Обречённый странник. Вячеслав Софронов

них, но что кричали, из-за дальности разобрать было невозможно.

      – Полковник Угрюмов едет! – гаркнул Дмитрий Павлович, не особо надеясь, что и его услышат.

      – …ать, ать… от, – долетело до них.

      – Иван, ты помоложе. Чего орут-то?

      – Вроде как матюгаются, – улыбнулся тот.

      – А-а-а, это они могут, – сплюнул на стылую землю Угрюмов, – знаю я этих паромных мужиков. Пока им в рыло нагайкой не ткнешь, так и не почешутся. – И он, набрав в грудь побольше воздуха, заорал со страшной силой в голосе самые непотребные ругательства, чего Ивану прежде от крестного никогда слышать не приходилось.

      Может, до паромщиков долетели угрозы полковника, а может, они по своей доброй воле или из сострадания решили переправить запоздалых путников на другой берег, но только через четверть часа их возок уже въезжал на шаткий, сооруженный из двух здоровенных лодок-рыбниц, паромчик, а еще через час они добрались до дома Зубаревых.

      – Ванечка, живой!!! – первой кинулась к нему на грудь мать, которая тотчас открыла на стук, словно давно поджидала их. – Здравствуй, Димитрий, – кивнула полковнику.

      – Как он? – осторожно спросил тот.

      – Плохой, шибко плохой. Катерина из Тары приехала, – тут же сообщила мать Ивану о приезде старшей сестры, которая много лет жила с мужем отдельно от них.

      – А Степанида как? Ей сообщили?

      – Сообщили, сообщили, – горестно кивнула головой Варвара Григорьевна, – да родила она недавно, девочку, а кормилицу не найдут никак, да и сама хворает, весточку с рыбаками прислала.

      Вторую свою сестру, среднюю из семейства Зубаревых, Иван не видел лет пять, а то и побольше, с тех пор, как они с мужем уехали в Березов, где тот служил при воеводской канцелярии.

      Прошли в дом, стараясь не шуметь, сняли с себя дорожную одежду и присели на лавки, разговаривая шепотом. Варвара Григорьевна рассказала, что отец сильно простыл, когда ездил рассчитывать промысловиков на песках. Лечили, чем могли, по-домашнему, поили сухой малиной, парили в бане, натирали салом. Вроде помогло, но неделю назад слег, и уже не вставал Василий Павлович. Приходил и немец-лекарь, тот самый, что помог Ивану освободиться из острога, но только развел руками, поцокал языком, осмотрев больного, шепнул матери на ухо, мол, помочь не в его силах, и ушел, приняв сунутые в руку деньги.

      – Да, а ведь крепкий мужик был, Василий-то, – посетовал Угрюмов. Варвара Григорьевна тихо заплакала, утирая слезы концами платка.

      – Антонина где? – спросил Иван про жену.

      – Да где ей быть, спит, – как-то неприязненно ответила мать, что не укрылось от Ивана. – Вместе с Катюшей они. Разбудить?

      – Буди, буди, – ответил Угрюмов за Ивана, – хоть гляну, что за жену крестник мой выбрал, а то ведь я, шаромыга, и на свадьбе-то не был.

      – Ребеночка она скинула, до холодов еще, – шепнула мать на ухо Ивану, проходя мимо.

      – Как? – встрепенулся он, но мать уже скрылась за дверью.

      – Варя,