Крымская дорога. Майя Никулина

ых просодических перемен и обновлений. И они грядут: верлибр синтезируется с тоникой, и уже сегодня мы видим, слышим и нормально воспринимаем «гибридную» просодию новых русских стихотворений (в Европе это уже произошло: Сильвия Платт, Пауль Целан, Филипп Жакоте породнили верлибр с традиционной силлаботоникой) – свободных стихотворений О. Седаковой, А. Алёхина, А. Зеленовой и др.

      Основы словесной культуры укрепляются поэзией (вербальной, подлинной, онтологически неизбежной). В каждом городе есть поэт и поэты, стихотворцы и стихописатели. Поэт есть прежде всего центр общей культуры и культуры словесности в том или ином месте и времени. Первая книга Майи Никулиной вышла в свет в 1969 г. – вот дата рождения поэзии на Среднем Урале. Если в Перми в то время единственным и подлинным поэтом был Алексей Решетов, то в Свердловске единственным неидеологизированным поэтом оказалась М. Никулина, вокруг которой объединились молодые С. Кабаков, А. Застырец, Е. Касимов, А. Верников, Е. Ройзман, В. Месяц, А. Фомин, В. Смирнов и многие иные: все знали в 60–80–х Майю Никулину, и все тянулись к ней, и всем она помогала и помогла. Её книги (а их немного) стали знаками мировой и русской культуры, образцами истинной, первородной поэзии, которая появилась в закрытом промышленно-военном городе несмотря ни на что.

      Поэтическое мышление М. Никулиной универсально и в качественном, и в квантитативном отношении: музыка, образ и мысль выражается в различных объёмах или одного стихотворения, или цикла, или поэмы, или книги. Если Мандельштам писал одно стихотворение – из текста в текст, но не рефренно, а параллельно и альтернативно, – то Никулина создаёт ряд, парадигму поэтических текстов, репрезентируя, как и Мандельштам, цельную картину мира исторического, культурного, социального, антропологического, – мира душевного, духовного и мудрого, наполненного природной нравственностью.

      Темна душа. Но истина проста —

      сядь на траву, дыши ребёнку в темя,

      и свяжется разорванное время,

      и вещи встанут на свои места.

      И ты поймёшь тоску оленьих глаз

      и горечь осенеющей долины…

      Но зрячий виноград так долго смотрит в спину,

      что точно видит всё вокруг и после нас.

      Музыка, мысли и образы поэзии М. Никулиной одновременно и вещественны, ощутимы и метафизичны – предощутимы. Поэт мыслит жизнью, смертью, любовью, временем и пространством (России, Греции, Крыма, Древнего Рима и т.д.), которые – все вместе и как одно целое – стремятся к бесконечности. Гармония поэзии М. Никулиной стереоскопична: звуковое, мелодическое, ритмическое порождает смысловое, концептуальное, – это и есть особая Никулинская красота всего живого и погибшего, но оставшегося бессмертным. Герой стихотворений Никулиной – память во всех возможных её ипостасях и статусах: прапамять, архепамять, кровная память, культурная память, духовная память, гео-память, астро-память и пост-память, не имеющая пределов. Именно память запечатлена в её прозаических трудах – художественных, научных, культурологических и философских (рассказы, статьи о поэзии и литературе, исследования, посвящённые мифотворчеству П. П. Бажова и порождению мифов землёй, камнем, пещерой, мастером): миф – это конец мира и начало памяти, из которого появляется новый мир.

      Есть поэты, которые первую половину жизни здороваются с миром, а вторую половину жизни – прощаются. М. Никулина – приветствует, прощаясь, и прощается, приветствуя мир, красоту и силу жизни, смерти и любви.

      Судьбу не пытаю. Любви не прошу.

      Уже до всего допросилась.

      Легко своё бедное тело ношу —

      до чистой души обносилась.

      До кухонной голой беды дожила.

      Тугое поющее горло

      огнём опалила, тоской извела,

      до чистого голоса стёрла.

ЮРИЙ КАЗАРИН

      «К исходу октября ложится снег…»

      К исходу октября ложится снег.

      Еще не зимний.

                             Но уже понятно,

      что наша жизнь похожа на побег

      на юг.

             И возвращение обратно.

      Что каждый лебединый перелёт

      живым пунктиром, каждым птичьим телом

      сшивает разноцветные уделы

      в единый населённый небосвод.

      Тогда перо, упавшее в траву,

      не просто подтверждение соседства,

      но в полной мере права на наследство

      законного: я тоже здесь живу.

      Уже гремят осенние пиры,

      уже приветы северного дома

      готовы. И священные дары

      обёрнуты в пшеничную солому…

      «В полмира снег, сугробы и метели…»

      В полмира снег, сугробы и метели,

      сплошная ледяная благодать…

      Ну где еще о Греции мечтать,

      когда