Конец присутствия. Юрг Хальтер

в клетке

      Я вытолкнут иссушенной, холодной землей

      рожден под падающими темными звездами

      и поднят наверх над сияющей мрачно Землею

      Я, сгорбившись, сижу на полевом валуне

      стрекот кузнечиков:

      мортальное остроумие, однако –

      Расставив руки, гляжу на солнце, будто самый

             скорбный приемник его лучей

      мое присутствие на земле это последняя спичка

             в уголке рта

      моего врага, действие

      в моей голове: на перекрестке прижал

      усталый фланер к обожженным щекам ладони и –

      Ноги меня не держат, земля к коленям бежит

      Как идут дела? – Я печален

      и кругом миражи.

      Я учусь умирать, не смиряясь

      и не оскудевая, не предпринимая ни единого шага

      и не стремясь

      я тренирую себя, защищаю себя и предаю

      //

      Светлое в мгновение ока темнеет

      опускается веко

      продолжается деятельная суета за окоемом

      Там, наедине с бесконечностью, я капля

      выплюнутая в мировой океан, и мне интересно:

             «Что такое длина волна?»

      – я колебался пару секунд, не дольше –

      что было делать и кто будет виноват?

      Стоп, сейчас я падаю

      обратно в тяжелое кресло

      Я из тех, кто спрашивает: «А не придется по вкусу

             быть меланхоличным?»

      На время, равное одному походу в бар,

      легкая меланхолия пригрелась у меня на груди.

      Мысли мои суть краткая прогулка сквозь мимолетные

             урбанистические ландшафты на стенах

      Так ты говоришь, гешефты? – Я говорю, дела таковы, что вследствие апокалипсиса мертвая моя голова, сжав в руке невредимое зеркало, вопрошает: «Я это ад или рай или всего лишь определенно скептический череп в очаге новейшей истории? Может быть? Я, последний череп?»

      Ты спрашиваешь, как идут? – Ты заявляешь, что ты

             интересующаяся

      собственным разумом вакцина

      а вера замок воздушный, чьих стен тебе никак не

             втянуть в свои легкие

      ты говоришь твердо, но смутно и мимо меня

      ты легла, ты спишь, я слежу за тобой

      ты говоришь, мол, воля это лошадка с норовом,

             опрелый язычок лаврового листа

      Ты сидишь на краю постели

      глотаешь воду

      минуешь двери, идешь вверх по лестнице

      ты стоишь на крыше, я вижу ты

      берешь себе стул, рукой

      подпираешь голову, взгляд –

      между небом и землей – ничего не случается

      твои глаза столь ясны – я знаю подземный яд

      В неадекватных глазах павлина

      В неадекватных глазах павлина

      качаются розового и голубого

      цвета мопсы

      утомленные пенной ванной

      задник образует многоцветная

             клумба орхидей

      с нее стартуют пастельные

      мотыльки, струясь, стремятся

      непрестанно

      единым роем сквозь сад за решетчатой высокой

             оградой

      На коврах с вышитыми ратными мотивами

      по английскому газону

      разложены блеклые дамы, что

      пудрятся, целуя друг другу тонкую

      кожицу на висках

      ароматные лепестки непрестанно заплывают под

             их белые юбки

      впадая в общее одушевленные роение

      На самом краю пруда, под плакучей ивой

      подставил

      свое брюшко солнцу

      дельфин

      из его дыхала льет яркий

      свет, и прямо на птицу

      чьих перьев уже достиг

      жаркий дельфиний запах – оглушает

      //

      Дамы, заткнув бутылки с пивом

      охлаждают фарфоровые лбы – а при этом

      в пруд уже осыпаются лучащиеся

      мотыльки

      выдохшиеся, увы

      лепестки падают –

      их рой заметно редеет

      В холодильнике отдыхает пара пива

      в неослабевающих объятиях.

      Дамы берут себя

      в