Державин. Андрей Тавров

Так огонь ощупывает сам себя, забираясь пламенем за свой затылок, языками между своих ног.

      А потом я думал буквами и вещами, я думал про тебя, про серебряные коленки, про то, чтобы делать это, и когда дует ветер, то он лучше делает это, чем это делали мы, вжимаясь друг в дружку, крича и мяуча.

      И жирафы и камни делают это лучше, покачиваясь как сосны, выступая из земли как затылки.

      Ставь букву в рождение в палате, где сестры и марля, и кровь, и букву в конце, где пение литании и рот земли, поющий свой слог твоим телом.

      Сколько можно тянуть этот слог – дольше чем гаснет звезда или столько, сколько нужно дереву чтобы опала осенью ветка?

      Пока звучит слог – ветвится твое тело, ветвится как буква, открытая в открытое поле рождений. Барсук сияет нимбом, и мальки расставляют Рахиль как серебряные ложки по всему берегу.

      Кто соберет ветки и буквы рождений, звуки и буквы уходов людей и ракушек, смолы и лесов?

      Вот! Не зоосад – а они! Слоги и буквы, вжившиеся в людей!

      Райская синева, деревья в бескрайнем поле, их немного, а поле бездонно, как зрение затылочной кости сгоревшего заживо.

      Но нет больше боли и запаха мяса. В поле бродят, живут и растут, то видимо, то в серебре, то в коже и пламени слова и буквы начала, слова и буквы конца – какой ослепительный зверинец, какой восторг, какие рыдания – ни одного безутешного!

      Вот она речь, которую мы не ведаем, как ветер не слышит себя.

      Единый всхлип здесь способен породить вселенную зверей, птиц и деревьев, чтобы ему войти в нее обитателем зренья и плоти.

      Единый смешок – райские леса с птицей-словом.

      Вот он новый Иероним, новый лев, новая азбука!

      Бабочка

      Марианне Ионовой

      Почти что есть

      минуя вещи

      доносишь весть

      помимо речи

      вот волк вот сад

      вот дрозд и вдох и буква

      идут назад

      в уста без уст без звука

      туда где шум

      иссяк дыханья

      зайдя за край за ум

      за иссяканье

      вот выдох вдох

      ты телом – тут ты – между

      ни тварь ни бог –

      уста надежда

      на гроб на лоб на крест

      прянь недотрога

      сгущаясь в луч собравшись в свет

      почти что в око

      и содрогнется

      мертвец вчерашний

      вздохнет вернется

      живой всегдашний

      и пыль вставала

      у дальней хаты

      скулила бабка

      и шли солдаты

      зерно всходило

      жена рожала

      все было там же

      где исчезало

      лети же тварь –

      до букв до рук до твари

      зальет янтарь

      твой глаз едва ли

      глоток ничто

      без пальцев арфа

      вход в решето

      в омеге альфа

      Вопрос Мелхиседеку

      Листья зачем падают – ответь мне Мелхиседек

      пойми непревратно царь мое тело о трех словах

      между первыми небо и слепой человек

      меж зачем и падают воздух и пустота

      Три города в воздухе из препинаний букв

      вертятся как листва синью разделены

      с утиными криками вместо домов и рук

      с звездой вдоль белой чужой спины

      листья тишь зачем тишина падают тишина

      воздуха голова как рубашка реке близка

      и Венера смотрит в хрустальный осколок сна

      и три слова крутятся у старческого виска

      и пока их не было царь Салима еще не возник

      не сложился и мир и паук и Ницше в сети

      великий народ на войне переходит в крик

      и вовнутрь своих глаз как в белую печь летит

      Впрочем человека без имени

        От Жанны

        в костер волки вошли

        западают красными языками

        в глазах луна разобрана как вода

        по гостиннице Imperial

        воздух ходит широкогрудый и кофе пахнет

        ветер раскачивает ял и бороду мопассана впрочем

        человека без имени как и ветра тоже человека

        пустого пустого

        пузырьки пузырьки из которых мир состоит

        поднимают со дна

        палочника