Избранное Избранное. Айлин Майлз

как выяснилось, была жизнь. В которой есть место и стихам, и мести.

      “То, что я пишу – это на самом деле такое средневековое перепевание всего, что есть, – сказала Айлин Майлз в интервью поэту Бену Лернеру. – Нерезкая, но подробная копия”. Жизнь описана изнутри, с короткой дистанции, без фильтров и почти без знаков препинания, но с периодическими вспышками обобщений – жизнь, какой она дана нам в ощущениях.

      Жизнь, ощущаемая так остро и описываемая так точно, неизбежно протекает в чужом, непонятном мире. Девочка из рабочего пригорода Бостона, дочь детей иммигрантов (отец спился и умер на глазах у одиннадцатилетней Айлин, мать воспитывала троих детей одна) начинает писать стихи чуть ли не по ошибке. В романе Inferno – написанном, как и всё остальное, с собственной жизни, – Майлз пишет, что неверно поняла задание полученное от преподавательницы английского в Массачусеттском университете: “Напишите свою версию «Ада»”. Айлин, единственная в классе, написала стихи. Осознав ошибку, пришла в ужас: как всегда, сделала не то и не так, а также не так, как все. Но любимая преподавательница попросила разрешения прочитать стихи всему классу. А потом назвала Айлин поэтом.

      “Нет никого амбициознее молодого поэта, – говорит Майлз в интервью Лернеру. – Чувтсвуешь себя всесильной. Как будто у тебя биполярное расстройство, и ты на пике мании. Это бесит поэтов постарше – а это, при определенном складе характера, делает тебя только еще более наглой, развязной и тщеславной. Закон тебе не писан. Так и должно быть —

      у этого королевства ключников нет”.

      Под этим королевством имеется в виду “страна Поэзия”, а также город Нью-Йорк, куда Айлин Майлз перебирается в начале 70-х. Здесь живут поэты, аферисты, проститутки, гомосексуалы, лесбиянки, художники, танцоры, алкоголики, наркоманы и разнообразные другие, кому нет места в благополучной одноэтажной Америке. Для начала Майлз пьет по-черному. В какой-то момент начинает любить женщин. То есть начинает любить. Становится своей в этом городе чужих. Мешает только бостонский акцент – хотя именно на этом чужом языке, на говоре рабочего класса, она пишет стихи, даже когда бостонский акцент из ее разговорной речи почти исчезает.

      Этот говор – американский эквивалент акцента Элизы Дулиттл – как нельзя лучше подходит для выражения внутреннего ощущения дискомфорта человека, живущего в непонятном мире. Периодически внешний мир, так мало соответствующий внутреннему восприятию, просто посылается на хуй. Возьмем, например, стихотворение “На смерть Роберта Лоуэлла”:

      Ааа, мне наплевать.

      Он был седой мужик

      беспредельно бесчувственный

      ………………………………………

      Старый седоволосый дурень облезлый

      Умер на хуй.

      Впрочем, были и другие поэты. На излете 70-х Майлз попадает на работу к великому Джеймзу Шуйлеру. Он уже на грани смерти, Майлз работает у него сиделкой. То есть она дает ему лекарства и кормит его обедом и ужином, но в основном буквально сидит – и читает. Шуйлер лежит и читает. Периодически дает Майлз советы в области личной жизни и не только. Стараниями Майлз, в гроб он не сойдет еще долго – больше десяти лет – так что она многому успевает научиться.

      Потом Майлз бросает пить. Выясняется, что внешний мир казался столь чуждым отчасти оттого, что скрывался за парами алкоголя. В нем можно многое попробовать – Майлз становится более публичной, экспериминтирует с перформансом. Во внешнем мире можно попытаться что-то нащупать – возможно, собственную альтернативную мифологию. Можно написать стихотворение о Жанне д’Арк, можно – о себе.

      когда эта ничего не подозревающая

      женщина впервые назвала

      мою фамилию, я поняла,

      что это все. Да,

      я Кеннеди.

      Мои попытки оставаться

      в неизвестности мне службы

      не сослужили. Начала я

      как скромная поэтесса и

      быстро достигла

      вершин в своей профессии

      заняла позицию одну из главных и почетных.

      Это закономерно, что эта женщина

      вывела меня на чистую воду

      сейчас. Да, я Кеннеди.

      Ну ладно, не совсем о себе. Майлз – не Кеннеди. Хотя кто знает.

      Это ненормально для меня быть Кеннеди.

      Но я больше не стыжусь

      этого, я больше

      не одинока. Я не

      одна сегодня вечером, потому

      что мы все Кеннеди.

      И я ваш президент.

      В 1992-м году Майлз баллотируется в президенты в качестве “открытой женщины” (по аналогии с “открытой лесбиянкой”). Это перформанс, но растянутый во времени, с подробной медийной сценографией. Как выясняется со временем – а про искусство вообще многое выясняется, как правило, только со временем – это произведение искусства проницательное и даже провидческое. Спустя 24 года после того перформанса “открытая женщина” во главе Америки – по-прежнему невозможность.

      А