Цветы мертвых. Степные легенды (сборник). Н. Русский

на собравшихся…

      – Как нэма? Где же она?

      – Нэ-ма! – коротко ответил атаман и, вынув кисет, закурил.

      На заместителя напал столбняк. Он только моргал веками, и, казалось, не видел ничего перед собой. На лице его были написаны все страдания и унижения, и оморой, и тридцатилетнее ожидание булавы, которая теперь где-то в тумане маячила перед глазами в виде какого-то неясного насмешливого знака.

      Никакие уговоры не действовали на атамана, никакие просьбы станичного вспомнить, куда хуторской положил булаву, не производили впечатления.

      – Нэ-ма! Дэсь була, а тэпэрь нэма!..

* * *

      Станичный атаман решил вызвать окружного. Тот явился во всем своем величии, – на тройке серых, в шарабане и с двумя верховыми позади.

      Вместе со станичным атаманом составили план подпоить хуторского и выпытать у него, куда он дел булаву. Но не таков был Гаврила Никитич Хмара.

      Пил много. Но не хмелел, и ума не терял. Уже и станичный остановился, а окружной уже спать пошел, а Хмара сидел и говорил одно:

      – Нэма булавы!

      В воскресенье рано пришел окружной к Хмаре и говорил с ним наедине долго. Вышли вместе, отстояли обедню. Молящиеся обратили внимание на то, что когда священник вынес Святые Дары, окружной вдруг повернулся к хуторскому, и истово перекрестился, глядя хуторскому в глаза.

      Из церкви вышли все, и пошли за окружным и хуторским атаманами.

      А атаманы шли к речке. Подошли к корявой раките, что росла прямо из воды. Хуторской снял штаны и сапоги.

      Толпа с любопытством наблюдала, ибо многие еще и не знали, в чем дело. Окружной стоял у самой вербы и глядел вниз в воду, будто что-то хотел там разглядеть. Хуторской в бешмете, без штанов вошел в воду, направился к вербе, и долго под ней шарил руками. Потом выпрямился и, безнадежно разведя руками, вымолвил:

      – Нэма!

      – Что-о-о? – переспросил окружной. – Ищи ее, ради самого Господа!..

      – И я буду атаман снова? – тихо спросил Хмара.

      – Господи ты Боже мой! Я же сказал, что, ты! Ты, ты и больше никто, только достань ты ее, пожалуйста, не мучай, ну тебя совсем! – уже стонал окружной.

      Тогда Хмара сунул руку под ракиту и вытащил, сверкающую на солнце мокрую булаву. С нее стекали веселые алмазные капельки, и радостно звенели, падая в воду. Но Хмара не подал ее окружному.

      – Отойдить, пожалуйста, ваше высокоблагородье к народу, я сейчас, – сказал он.

      И вылезши на траву, быстро оделся, обулся и, подойдя к окружному, подал ему булаву.

      – Так я буду атаманом? – спросил он.

      – Ты, ты! – ответил сияющий окружной.

      Тогда Хмара принял снова булаву от окружного, отыскал глазами незадачливого доносчика и, повернувшись к нему, сказал:

      – А тоби – во!!!

      И он протянул заместителю, сложенную из корявых пальцев, огромную дулю…

      «Русская мысль», Париж, 24 августа 1951, № 374, с. 2–3.

      На Уссури

      К вечеру дневной зной начал заметно спадать под заброшенным в тайге казачьим