Черные тузы. Андрей Троицкий

возвысив голос до крика, прогремел Васильев.

      – Давно уж вскипела, – ответил какой-то мужчина из-за двери в кухню. – Оба ведра.

      – Тащи ведро сюда.

      – Что вы задумали? – Марьясов поднес зажигалку к кончику сигареты.

      Васильев расстегнул пуговицы сорочки, скинул её и, остался в белой майке без рукавов.

      – Для начала сварим ему кипятком ноги, а там видно будет. Попарим хорошенько, пока мясо с костей не отвалится. Если что знает, скажет обязательно. Тут, как говориться, двух мнений быть не может.

      Лысенков икал и плакал на своем деревянном кресле. В комнату, сгибаясь под тяжестью большого ведра с кипятком, вошел молодой парень. Поставив ведро у ног Васильева, парень исчез на кухне и вернулся назад с белым эмалированным тазом.

      – Вы, Владимир Андреевич, вышли бы отсюда, – повернулся к Марьясову Васильев. – А то здесь жарко будет, как в бане.

      Марьясов поднялся с мягкого дивана, шагнул к Лысенкову.

      – Сергей, через пару минут я не смогу для тебя ничего сделать. Ты перестанешь быть человеком. Подумай.

      – Я сказал все, – Лысенков громко икнул. – Пусть он меня больше не мучает. Скажите ему.

      – Игорь, пойдем на улицу.

      Марьясов повернулся к пресс-секретарю, внимательно наблюдавшему за действиями Васильева.

      – А можно я останусь? – Куницын посмотрел на Марьясова просительно. – Пожалуйста.

      – Ну, как хочешь, я в машине.

      Марьясов пожал плечами и быстро вышел из комнаты.

* * * *

      Марьясов промаялся в машине около часа. Время от времени он поглядывал на освещенные окна дома, затуманенные горячим паром. Он курил, и, включив свет в салоне, пытался читать газету, но никак не мог сосредоточится. Пару раз он выходил из машины, делал вокруг неё круги, снова занимал место на заднем сидении. Метель на улице не собиралась успокаиваться, напортив, становилась все злее, ветер тонким человечески выл где-то рядом, может, в печной трубе дома Лысенкова. Дальние огоньки цементного завода растворились в ночи и в снегу.

      Фигура Куницына темной тенью отделилась от дома, когда Марьясов, уже совсем потерявший терпение, собирался снова по морозцу прогуляться вокруг автомобиля. Пресс-секретарь, устроился на переднем сиденье, обернулся назад, в полутьме его глаза горели странным неестественным возбуждением.

      – Ну, Васильев постарался, – Куницын, пытаясь передать, как именно постарался Васильев и не находя слов, лишь с шумом выпустил из груди воздух. – Постарался, попотел… А Лысенкову через воронку влили в глотку литр водки. Вообщем, несчастный случай, пьянка до добра не доводит, – Куницын хихикнул. – Любой двухнедельный покойник сейчас выглядит лучше него.

      – И что Лысенков? – Марьясову неприятно было видеть глаза пресс-секретаря, горевшие яркими угольками.

      – Готов, – Куницын перевел дух. – Видно, он и вправду знал не больше того, что рассказал. В последний момент ему уже не было никакого смысла врать.

      Куницын, видимо, собирался сообщить ещё