Тайны Нельской башни. Мишель Зевако

Богу! – вскричал Людовик X. – Вы верный слуга, а эта виселица воистину прекрасна.

      Толпа приветствовала Мариньи гулом восхищения, и тот смерил Валуа уничижительным взглядом.

      Последний заскрежетал зубами и вытер капли пота, выступившие на лбу от снедавшей его ненависти.

      В этот момент какой-то человек, коему удалось взобраться на подмостки, пробился к графу де Валуа и коснулся его руки. Откинув полу плаща, он показал графу нечто… ларчик, который поспешил приоткрыть, после чего шепнул несколько слов на ухо.

      Валуа, схватив ларчик, распрямился во весь рост, устремил пылающий радостью взгляд на Мариньи и прошептал едва слышно:

      – Вот ты и попался!.. Теперь я раздавлю тебя как клопа!

      Парижский прево, видя, что король начинает скучать, подал знак палачу кончать с тем, кого должны были повесить.

      Каплюш, заплечных дел мастер, подошел к приговоренному.

      В этот смертный час бедняга в последний раз поднял глаза на Валуа, и тот побледнел.

      – Дайте мне слово! – громко выкрикнул приговоренный.

      Граф вздрогнул.

      Но в эту секунду, когда все замолчали, чтобы услышать, что желает сказать смертник, кто-то в толпе трижды настойчиво протрубил в рог.

      Все – король, королева, принцессы, придворные, стража, палач – все повернулись в ту сторону, откуда шел звук, и увидели группу из двадцати всадников, во главе которых находились трое юношей с гордыми лицами.

      – Пресвятая Дева! – побледнев от ярости, Людовик X вскочил на ноги. – Это кто еще смеет трубить в нашем присутствии?

      – Я! – произнес раскатистый голос.

      – Ты? И кто же ты такой?

      – Тот, кто требует правосудия. Правосудия над Ангерраном де Мариньи.

      При этих словах по толпе прокатился глухой гул – гул ненависти, выражение людского отчаяния.

      – Да, сир! Правосудия! Правосудия!

      – Сир, – прошептал Валуа на ухо племяннику, – глас народа – глас Божий, прислушайтесь к нему.

      И граф отступил назад, тогда как Мариньи, бледный как смерть, уставился на грозных всадников так, словно увидел призраков.

      – Что ж, посмотрим, сколь далеко зайдет их дерзость, – промолвил Людовик X. – Твое имя! – добавил он резко.

      – Жан Буридан!.. Готье, Филипп, ну же, говорите!

      – Я, Готье д’Онэ, – произнес всадник, державшийся по правую руку от Буридана, – перед Богом и перед королем, обвиняю Ангеррана де Мариньи в смерти моих отца и матери, и заявляю, что если не добьюсь для него правосудия, то расправлюсь с ним лично!

      – Подтверждаю его слова! – вскричал Буридан.

      – Я, Филипп д’Онэ, – сказал всадник, державшийся по левую руку от Буридана, – перед Богом и перед королем, обвиняю Ангеррана де Мариньи в попытке убить нас – меня и брата, – вероломно завладеть всем нашим имуществом и заявляю, что если не добьюсь над ним правосудия, то расправлюсь с ним лично!

      – Готов подтвердить и эти слова! – воскликнул Буридан.

      И