Восемь обезьян. Наталья Александрова

и вообще исчезнуть. Спрятаться под стол, а там уж ползти по-пластунски к двери, прикрывая голову руками, как при артобстреле. Дверь приоткрыть на малюсенькую щелочку и просочиться в нее тихо, как мышь. И больше никогда не беспокоить занятого человека своими пустяковыми вопросами.

      Вот какое действие оказывала на посетителей гражданка Камнеедова одним своим взглядом.

      Однако Надежда не дала воли этим упадническим настроениям, глубоко вдохнула и затараторила:

      – У меня, значит, по оплате коммуналки вопросы. Почему в прошлой платежке за отопление выписано семьсот двадцать рублей, а в этой – семьсот пятнадцать? В прошлом месяце теплее было, а в этом холоднее, почему же в этом меньше насчитали? А за воду – наоборот: в прошлый месяц семьсот пятнадцать, а в этот – семьсот двадцать! Когда я в прошлом месяце все время дома была, а в этом к племяннице уезжала!

      – Что? – переспросила Камнеедова, нахмурив брови. – Я ничего не поняла! Я за вами не поспела! Вы не можете медленнее говорить?

      – Как – еще медленнее? Ну ладно, я же вам еще повторю. – И Надежда зачастила в два раза быстрее: – В прошлой, значит, платежке выписано семьсот двадцать, а в этой семьсот пятнадцать, это за отопление, а за воду – все наоборот, когда должно быть не так, потому как в том месяце было теплее, а в этом – я к племяннице уезжала, потому что я с ее собакой сидела, нельзя же собаку одну оставлять! Она когда одна, все время лает, и соседи недовольны!

      Выдав эту тираду, она привстала, якобы для того, чтобы быть ближе к Камнеедовой. На самом же деле, стоя возле стола, она могла лучше разглядеть сувенирных животных на полке.

      Теперь она не сомневалась, что за спиной лошади притаилась обезьяна с пылающими, как помидоры, щеками.

      Значит, до этой жилконторы охотник за обезьянами еще не добрался – стоит макака на месте абсолютно целая, вот бы обследовать эту обезьяну прежде него!

      – Женщина, сядьте! – потребовала Камнеедова. – У меня от вас в глазах рябит!

      – Я, конечно, сяду, – невозмутимо ответила Надежда, – только я так и не поняла, почему это в платежках такая путаница. Если в этом месяце я к племяннице уезжала, а в том было теплее, почему же в этой платежке семьсот двадцать, а в той семьсот пятнадцать? Когда я в этом месяце уезжала…

      Лицо Камнеедовой выглядело так, как будто помидоры ее щек быстро и неотвратимо дозревают. Глаза ее стали еще более выпученными, а волосы встали дыбом. Надежда почувствовала сильнейшее желание отойти как можно дальше, но посчитала это минутой слабости и смотрела твердо.

      – Женщина! – рявкнула Камнеедова. – Какая племянница? Какая собака? Чего вы от меня хотите?

      – Племянница моя родная, хотя нет… она мне двоюродная, но все равно как родная, а собака – эрдельтерьер, но когда одна, лает прямо как какой-нибудь пудель… – Надежда вспомнила свою приятельницу Муську Василькову и попыталась говорить таким же визгливым голосом. Получилось не очень похоже, но противно.

      – Женщина! – попыталась прервать ее