Голос рода. Галина Гончарова

прикинула. Если кое-какие шмотки ее старшего братца на Таламира и налезут, то она в платье матери…

      Ох, ёк!

      Герцогиня отличалась золотыми волосами и синими глазами, шикарной фигурой и статью. А Алаис? Это все равно что моль покрасить масляной краской. Платья матери ей не подойдут ни по оттенку, ни по… да вообще никак не пойдут! Чучело огородное будет!

      Но ей-то что? Фотографов тут не водится, а какое она впечатление произведет на Таламировых прихвостней? Да ей заранее плевать! Она здесь Баба-яга в тылу врага, так и отнесемся.

      – Торжество будет очень скромным, не больше двух сотен гостей, запасов хватит, храм и так содержится в порядке…

      Алаис промолчала, скромно кивая и думая, что этим вылезшее из грязи быдло и отличается от аристократии. Таламиру и в голову не придет, сколько всего надо для торжества – такому аристократов учат с детства.

      – Скажите, Алаис, где ваш отец хранил деньги?

      Алаис хлопнула глазами.

      – В сокровищницах, монтьер.

      – Сокровищницах? То есть их несколько?

      Таламир аж вперед подался.

      – Две, монтьер, – пискнула Алаис.

      – Две?

      – А…

      – Одну я нашел. Где расположена вторая?

      Алаис выглядела так, словно своими руками сдала врагу все козыри. Таламир усмехнулся, потрепал ее по щечке.

      – Ты неплохо начала, девочка. Вот и не заставляй меня делать тебе больно.

      И так он это произнес, что у Алаис внутри свернулся ледяной комок.

      А ведь может. И сделает наверняка не потому, что она поступит как-то не так, нет. Просто он садист и сволочь, и унижать ему нравится. Особенно тех, кто по недомыслию родился в более благородной семье.

      Алаис бросила взгляд на руку Таламира.

      Вот оно…

      Если посмотреть на ее руки, порода видна невооруженным взглядом. Тонкие длинные пальцы, овальные ногти, красивая форма кисти – эту руку лепили века естественного отбора. И рядом рука Таламира.

      Красивая?

      Крупная, сильная, но пальцы коротковаты, ногти квадратные, чуть загнутые, с черной каймой, заусенцы – то, на что он и внимания не обращает. Таламир красив красотой сильного, крупного животного, порочного животного, если такие бывают, его тело формировалось тяжким трудом и войной. Он не аристократ, он просто крестьянин, выбившийся в люди.

      Это плохо?

      Нет. В каждом роду был кто-то первый, который сказал: «Я и есть великий предок!» Не так уж плохо стать основателем рода, беда, когда ты ради этого унижаешь и втаптываешь в грязь других. Просто потому, что не гордишься собой, нет, ты чувствуешь себя грязью, которая выползла в князи, а должен – выше князя. Невелик труд – унаследовать, но добиться…

      – Вы меня не слушаете, Алаис?

      Девушка вздохнула.

      – Прошу прощения, монтьер. Я задумалась.

      – И о чем же? – в голосе Таламира звенели грозовые раскаты, так что Алаис поспешила ответить со всей честностью:

      – О том, что человек, который добился всего сам, своим умом, силой, честолюбием, стоит