Всё моё (сборник). Николай Александров

одну из своих статей посвятил белкам, на которых он смотрел в парке, когда обдумывал текст.

Письмо тридцать первое

      Приходится отмахиваться от воспоминаний. А то, не дай бог, «нахлынут горлом и убьют», проникнут в сознание, заполонят мозг. Люди, картины, события, ощущения, как и что было на вкус, на ощупь, чем жила душа. Интересно – это тоже Я? Может быть, к старости человек действительно не выдерживает этого напора – и уходит в сон, в сладкое бездействие. Он просто боится вспоминать. И забывает. Или устает объяснять и замыкается.

      Пожилые люди застенчивы. У Чорана есть мысль, что скромность – это не только защитная реакция, но привычка, выработанная общением с возомнившими о себе профанами. С непонимающими.

      Трояка, в которой родилась Анастасия Ивановна, в которую в детстве, безмысленными чадами, мы ездили с братом, больше не существует.

      Маленькая деревня над ручьем. Летом ручей пересыхал, но оставались омуты. В них купали лошадей. Корзинами ловили вьюна (вьюн похож на угря, но относится к отряду карпообразных) – никогда после вьюна я не ловил и не встречал. Весной ручей разливался, так что ни пройти, ни проехать. Тогда у школьников Трояки наступали весенние каникулы. В школу они ходили в соседнюю деревню Никольское.

      Посередине самой деревни был пруд с карасями и пиявками, с мутной, коричневатой водой. Две фермы. Коровы, лошади, овцы. Пастух с классическим (короткое кнутовище, длинная плеть) кнутом. Вокруг лен, овес, рожь, поля под паром. Дальний лес, еще помнящий, наверное, помещика Лихачева. Деревня, в общем. Остатки XIX столетия, хоть и изгаженные большевиками.

      Трояка стала жертвой хрущевского укрупнения сельских хозяйств, аграрной оптимизации, или уничтожения, небольших деревень. Теперь, если посмотреть на карту, на ней значится – урочище Трояки.

      Вот-вот. Кругом одно урочище, куда ни глянь: поросшие мелколесьем поля, оставленные деревни, безлюдье. По два-три старика на село (это кто круглый год живет), остальные – дачники. Исчезающий, на глазах убывающий антропоген, на смену которому приходят бобры и кабаны. Природа возьмет свое, можно не сомневаться. Ей на человека наплевать. Это только нам бывает как-то зябко и неуютно смотреть на урочище.

      Как-то в одном из походов с другом моим Тиуновым в поисках места «где хорошо» были мы на Энг-озере, в Карелии. Сентябрь, холодно, ветер, дождь, грустные туристические стоянки, несколько оживляющие суровый каменистый берег, пусто, рыба не клюет. Тоска. И вот плывем мы на байдарочке, отыскиваем место, где можно было бы встать, и вдруг видим – чудесный берег, такое веселое пятно на общем не слишком радостном и приветливом пейзаже. Выходим – деревня. То есть раньше была деревня – ни домов, ни даже фундаментов не осталось. Осталась только память о присутствии человека: яблони, кусты смородины, яркая трава. Какая-то одушевленность, тепло. И к нему и зверь, и дичь стремятся: зайцы, тетерева. Благодать.

      Или вот дачи опять же. Убожество современного очеловечивания. Отъезжаешь