Мне не страшно. Михаил Кузнецов

рковь? Солнце еще не встало.

      – Я думала, уж вечер.

      – Думала… Ванька подвезти обещал. Проснется он, тогда и поедем.

      – Это хорошо. Мне уж сильно плохо, Митя.

      – Всё успеем. Не трави.

      Ей было не видно его лица и как оно скривилось от ее слов. Она видела только спину и широко раскинутые руки, расправляющие белье.

      Митя отнес жену в постель, переодел в чистое и крепко укутал.

      – Таблеток купить не забудь. Только зеленых, а не тех… И смесей для Андрюши. Да надо крестик еще, но возьми не шибко дешевый.

      – Всё знаю.

      – То-то хорошо, что на машине. И отца Георгия привезете. Пехом бы он не пошел. – Ольга схватилась за бок, сжала губы.

      – Живо спи!

      Митя поднял бушлат и вышел на улицу. Было темно и сухо. Низко светила луна, пылили сугробы. Митя валенками смел легкий снег с тропинки, присел у собачьей будки. Из конуры высунулась острая морда.

      – На кого же ты лаяла всю ночь? В деревне пусто. Или жрать хошь?… А-ай, ну тебя!

      Митя вернулся к крыльцу, достал сигарету и долго прикуривал на ветру. Потом увидал, что в соседнем доме горит окно, спрятал курево обратно и поспешил на свет.

      Ему открыла бабка, завернутая с головой в рыхлый полушубок. Она испуганно подняла брови.

      – Митя! Заходь шустрей.

      Прошли в темные сени, Митя снял шапку с лысой, трескучей своей головы.

      – Ты что в рань таку? С Ольгой что? – спросила бабка, шаря рукой у сердца.

      – Не-е-е… – протянул он и улыбнулся этому.

      – Напугал, дурень! Я думала, с Ольгой что…

      – Всё так же.

      Старушка спустила на плечи полушубок и поморщилась от лампы. В доме было жарко, даже угарно.

      – Чаю давай?

      – Не буду я.

      – А что тоды рыщешь тут?

      – Баб Вера, я это… Посиди с Андрюшей. Ваня меня с утра в церкву свезет.

      – И ты с им поедешь? Он же запивши со вчера.

      – Как?

      – Обычно как.

      – И-и-ы…

      – Откуда у него, не знаю. Водка отобрана была. Где-то нашел…

      Митя хотел сплюнуть, да проглотил. Начал топтаться на половике.

      – Тащи сына ко мне, а сам пешком дуй, – приказала ему бабка. – Только я у вас сидеть не буду. Ольга больно стонет, не могу с ей рядом.

      Не раздеваясь, Митя вошел в свой дом, подкинул в печку долгих дров, сунул в карман приготовленные деньги и рецепт. Постоял с минуту, глядя на пламя, и разбудил Андрюшу.

2.

      Митя брел по деревне и шевелил на губах холодную сигарету.

      Дойдя до Ваниной избы, рядом с которой стояла заметенная «Волга», Митя сбавил шаг, отломил от капота снежную корку и запустил ею в мутное оконце. Снаряд угодил по наличнику, отскочил в стекло. Окно засияло медью, и в проблеске этом отлилось такое же медное лицо.

      – Что? – сипло крикнул Ваня через стекло.

      Митя показал что.

      Через минуту дверь отворилась, и на улицу высунулась Ванина голова.

      – У нас же планы были, помнишь? – спросил его Митя.

      Ваня вяло ударил себя по лбу.

      – Что ж ты опять, а? Ключи давай! Сам поеду.

      – Не. Не заведешь. Аккумулятор сдох насмерть… Лыжи хошь возьми.

      – Я тебе эти лыжи сейчас!

      Ваня чудом успел захлопнуть дверь до того, как Митя подлетел к порогу.

      – Спичек хоть дай, – попросил Митя, понапрасну дергая ручку.

      – Бить не будешь?

      – Да когда я тебя бил, трепач?

      Хрустнули петли, из дверной щели кисло пахнуло брагой и потом.

      – Вот тебе зажигалку в подарок. Не бесись.

      – Чтоб вечером трезвый был! – сказал Митя, прикурив.

      – Какого числа? Нужно заглянуть в деловой журнал.

      Митя отвесил Ване скользкий щелбан и зашагал прочь.

      – Митю-ю-нь, – догнал его хриплый голос. – Купи в магазине пузырек? Всё равно мимо будешь. Бабка-то мои запасы увела.

      Митя обернулся и зашипел, весь пунцовый от курева и злости. Ваня качался в желтом дверном проеме, растирал лоб и жалко глядел ему вслед.

      – Сволочь ты, Ванечка, заповедная.

      И Митя сплюнул, что накопилось. До Окулова было двенадцать километров.

3.

      Митя шел, весь в своих мыслях. Он считал деньги, сколько у него есть, хватит ли на лекарства и на такси, чтоб свезти в деревню батюшку. Думал с беспокойством, возьмется ли кто ехать по нечищеной дороге и станет дожидаться до потемок. А когда мысли кончились, на Митю навалилась глухая предрассветная тьма.

      Он обходил перелесок, из которого еще не ушла ночь. Чудились в чаще шорохи и мелькания, будто кто блуждал меж деревьями, то отпуская, то обгоняя Митю. И живот его холодел. А если Митя напряженно замирал,