Приблатнённая Шарья. Гитарная юность моя. Александр Аркадьевич Сальников

ждала.

      Я ее не виню. Так сложилось.

      Она нажила

      С нелюбимым, и как-то прижилось.

      Шарья. Вот мой дом.

      Ах, мама, зачем ты седая?

      Шарья. В горле ком.

      Прости же, прости, дорогая.

      Тоска

      Мне в Парке – жарко, в ДСК – тоска.

      На Пристань переехала Наташка.

      Шарья, Шарья, ты родина моя.

      В Шарье живет дружок мой старый Сашка.

      Шарья, Шарья, ты родина моя.

      А я уехал, я тебя покинул.

      Хлебнул беды и горюшка сполна.

      Но я ни в лагерях, ни на войне не сгинул.

      Шарья, Шарья, ты родина моя.

      Моя Наташка – мама героиня.

      С детьми увидел – чуть не умер я:

      Она гуляет по Шарье как герцогиня.

      А я пижон, прожига, ловелас.

      Нет ни семьи, нет ни детей, ни дома.

      Наташке я завидую подчас.

      Ах, как же многим эта песенка знакома.

      Возможно, я вернусь к тебе, Шарья.

      И расскажу о приключеньях разных.

      Но в Парке – жарко мне, и в ДСК – тоска.

      А я хочу, чтоб жизнь моя была, как праздник.

      Ночные встречи

      Нож в руке, в наколках грудь.

      Попробуй не свернуть:

      Он здоров, не нашего расклада.

      Ночь глуха, блестит луна.

      За моей спиной – она.

      Я сказал по мирному: "Не надо".

      Ох, Шарья!

      Изо рта разит вином.

      Стоит он на своем.

      Отступать позорно и нелепо.

      Стон девчонки в темноте,

      Три дырки в животе,

      И цвело, и разгоралось лето!

      Ах, Шарья!

      Время шло, да нет – ползло.

      И, кажется, назло

      Не спешили с выпиской врачи.

      Но пришел желанный час.

      Ноябрь в снегу увяз,

      И опять мы встретились в ночи.

      Ну, Шарья!

      Нож в руке, в другой – пугач.

      Не извиню, хоть плачь.

      И от пули не поможет бег.

      За девчонку отомстил,

      Прибавилось могил.

      И кружил, и падал белый снег.

      Вот, Шарья.

      Стол для друзей

      Посвящается Юрке Жеребцову, по кличке

      Боярин, моему безвременно усопшему

      другу, Ваське Корякову, убитому совсем

      молодым, и Сашке Глухих, по кличке

      Лорд, ныне здравствующему.

      Дверь открыта, стол накрыт. На сегодня позабыт

      Суматошный этот день, что уже прошел.

      Мы собрались не по врозь, дверь открыли на авось:

      Пусть тот сегодня будет гость, кто в нее вошел.

      Мы сегодня искренны. Сигареты искрами.

      С языка похмельного слов – как в небе звезд.

      Из-за пазухи печаль выливаем сгоряча

      И – в бутыль ее, перча, пьем под новый тост.

      Не приди похмелье, это ли веселье:

      Через год на пять минут за большим столом?

      Здесь мы все – свои, друзья. Нам лукавить-врать нельзя.

      Да только думаем, скользя, каждый о своем.

      Развязались языки: – "Ну что, по третьей, мужики?

      В антибабьем обществе пропоем про баб?" -

      И запел приятель мой с лебединою тоской.

      Он парень местный, холостой и сух, как баобаб.

      Скоро споры спорятся. Так уж жизни строятся,

      Что на грешную судьбу нам роптать грешно.

      – "Вспомним наши юности и шальные глупости!

      Пусть теперь до тупости будет нам смешно".

      Долго этой встречи ждал, чтоб нас вместе стол собрал.

      Для меня – бояре вы, лорды и князья!

      Пусть сожжет меня толпа у позорного столба,

      Я крикну: – "Вы – моя судьба, вы – мои друзья!"

      Это я просто так описал кавардак.

      Пусть теперь думает каждый о своем.

      Чтобы было веселей, я собрал своих друзей.

      А в общем, все как у людей: кушаем и пьем.

      Эх, похмелье, не приди! Не веселья впереди.

      Снова суматошный день, да печаль с тоской.

      Чтоб друзьям не помешать, пью я молча, не спеша.

      Эх, веселись, моя душа, и от злости пой.

      Песня