Усмешка Люцифера. Данил Корецкий

в паре со златокудрым римским воином-преторианцем, увешанным наградными фалерами. На Иркиной голове, грозя вот-вот свалиться на пол, болтается его огромный стальной шлем с гребнем.

      Восточного вида дамы в полупрозрачных шароварах водят хоровод вокруг неведомо как образовавшегося посреди столовой бассейна с фонтаном. В бассейне, хохоча и отплевываясь, как тюлени, плещутся стариканы из диссертационного Совета и пытаются стащить восточных дам в воду.

      Визжат студентки, окружив кольцом двух воинов с выкрашенными синей краской лицами, рубящихся на коротких мечах.

      Смуглый бородач в иудейской кипе и богато украшенном вышивкой хитоне самозабвенно топчется в медленном танце, обняв подругу профессора Живицкого… На него недобро смотрит пират с бородкой клинышком и шпагой с эфесом в дырочках на боку.

      А в дальнем углу на возвышении стоит резное ложе, на котором с бокалом в руке возлежит Сергей Ильич Афористов. Он в белой тоге и с лавровым венком на голове, как древний римлянин на симпозиуме. Кстати, этим словом тогда называли не научную конференцию, как сейчас, а пиршество, попойку. Впрочем, и сегодня конференции заканчиваются именно этим!

      – Что-то не пошла мне ваша граппа, – пожаловался ему Иван.

      – Такое возможно, – согласился Афористов. – Восемьсот лет напитку, как-никак. Могла, знаете, набраться всякой дури за это время… Попробуйте лучше вот это.

      – Я все равно ничего не понимаю! – Иван взял из рук профессора бокал, послушно отпил, не почувствовав вкуса. – Вы говорили про этих фидаинов…

      Он запнулся, не в силах сформулировать мысль. Тупо уставился в зал столовой, где закручивался чудовищный галлюциногенный ураган. Средневековые музыканты выводили битловский «Hey, Jude». Появились какие-то новые люди в древних тогах и туниках, в кольчужных доспехах и ужатых по талии сюртуках. Кто-то пил, танцевал и смеялся, кто-то собирался драться на дуэльных пистолетах. Огромная повариха показала в окошке раздаточной распаренное лицо, крикнула повелительно: «Посуду не бить, кому сказала!»

      – Откуда все это, Сергей Ильич?.. Как?.. Почему? – наконец проговорил Трофимов.

      Афористов невозмутимо пожал плечами.

      – Ты же сам все видишь. Вот они все перед тобой… Эй, Иуда! – позвал он.

      Бородач в кипе оглянулся в их сторону, что-то торопливо прошептал своей партнерше, и, приподнимая полы хитона, засеменил к Афористову.

      – Тут есть люди, которые сомневаются, носил ли ты тот самый перстень, – бросил ему профессор.

      – Но как же, Сергей Ильич! – с легким одесским акцентом воскликнул бородач. – Тому есть множество свидетелей! Это, простите, смешно: чтобы сам Иуда Искариот не носил «иудин» перстень! Ха-ха! Вот, взгляните!

      Он протянул левую руку, и Трофимов увидел, что у основания безымянного пальца отсутствует мясо и видна голая почерневшая кость.

      – Простите, а как вы… – произнес Иван, но бородач уже умчался в объятия спутницы Живицкого.

      – Ни стыда, ни совести, – сказал Афористов непонятно к чему,