Синопское сражение. Звездный час адмирала Нахимова. Владимир Шигин

ымили огромными трубами паровозы, а по морям истово молотили колесами не менее неуклюжие пароходы. Биологи, открыв живую клетку, мечтали теперь заглянуть и в нее, а Дарвин, дописывая последние главы знаменитого «Происхождения видов», готовился ошеломить человечество новыми обезьяньими предками. С не меньшим усердием трудился над своим «Капиталом» и Карл Маркс, вычисляя прибавочную стоимость и мечтая о мировой пролетарской революции. Ценители живописи еще восторгались барбизонской живописной школой, но уже поднимали голову ниспровергатели авторитетов – импрессионисты. В моду входила веселая и беззаботная оперетта и воздухоплавание, а, озаряемая вспышками магния, фотография уже позволяла запечатлеть для потомков мгновения бытия. Люди радовались жизни и с надеждой смотрели в будущее. Кто мог тогда подумать, что в те дни мир замер на пороге очередной кровопролитной войны…

      Глава первая

      Спор за святые места

      Еще 1850 году принц-президент Франции Луи-Наполеон неожиданно для всех заявил, что отныне Франция будет покровительницей всей католической церкви в Турции. В Европе, зная, что сам Луи-Наполеон ни набожностью, ни тем более благочестием никогда не отличался, откровенно недоумевали – с чего бы это вдруг такая забота? Ответ, впрочем, лежал на поверхности – племянник жаждал славы своего великого дяди и искал повода с кем-нибудь подраться.

      Пока о новой причуде принц-президента судачили в газетах, Наполеон произвел рокировку послов в Константинополе. Вместо умного, но прямодушного генерала Опика был назначен пройдоха и интриган маркиз Лавалетт. Отправляя нового посла в турецкие пределы, Наполеон сказал ему прямо:

      – Ваша главная задача – спровоцировать конфликт русских с турками. Отныне вы мой личный агент-провокатор!

      – Почту за честь! – раскланялся благородный маркиз.

      Что ж, порой и откровенные провокаторы считают себя людьми чести!

      Прибыв на берега Сладких Вод, маркиз Лавалетт вручил свою верительную грамоту великому визирю Мехмет-Али-паше.

      Спросив о самочувствии султана и ответив на вопрос о здоровье президента, Лавалетт сразу перешел к делу

      – Вы обязаны гарантировать мне первенствующие права католиков на храмы в Иерусалиме и Вифлееме! – огорошил он Али-пашу.

      – На чем же основаны ваши претензии? – рассеяно вопросил визирь, совершенно не понимая, о чем идет речь.

      – На том, что крестоносцы еще в одиннадцатом веке завоевали Иерусалим!

      – Мы со всем вниманием рассмотрим ваше предложение! – вздохнул Мехмет-Али-паша, никакого представления о крестоносцах не имевший.

      – Не знаю, что там франки вычитали в своих книгах, но отдуваться за эту ученость придется нам! – проводив маркиза, высказался он в сердцах министру иностранных дел Фуад-эфенди.

      В тот же день российскому послу Титову стало во всех деталях известно о встрече французского посла с султаном. Осведомители у него в диване имелись в достатке.

      – Если Париж будет покровителем католиков и через них влиять на внутритурецкие дела, то кому, как не нам, покровительствовать православным единоверцам! – здраво рассудил посол. – Наши попы ничуть римских не хуже!

      Тогда же Титов составил меморандум, в котором как дважды два доказал, что еще задолго до Крестовых походов Иерусалимом владела Греческая православная церковь. А в конце приписал, что сгоревшая сорок лет назад церковь Гроба Господня, кстати, была отстроена на деньги православного, а не католического люда. Перечитав свое сочинение, Титов остался доволен. Пришлепнул бумагу посольской печатью:

      – А ну-ка попробуй теперь нас за рупь с полтиной!

      Но и маркиз был не прост. Чтобы отбить наскоки Титова, Лавалетт незамедлительно вытащил на свет замшелый трактат 1740 года, в коем тогдашний султан обещал франкам свою помощь в защите католиков.

      – Подумаешь, удивил! – посмеялся Титов и припечатал сверху французский трактат толстенным Кючук-Кайнарджийским мирным договором 1774 года, в котором уже другой султан черным по белому клялся России дать привилегии православным во всех святых местах Высокой Порты.

      Так начался совершенно надуманный и никчемный спор о церкви, приведший в конце концов к весьма нешуточным последствиям. Пока же и Лавалетту, и Титову было совершенно ясно, что дело вовсе не в вопросах веры, а в борьбе за влияние на Турцию, но оба играли по указанным им правилам.

      Тем временем турецкие законники стряхнули с бумаг раскрошившийся сургуч и, почесав затылки, признали первенство российских бумаг над бумагами французскими.

      Француз был посрамлен, и в какой-то момент казалось, что все еще можно решить полюбовно. Но тут внезапно для всех вмешался император Николай, прислав в Константинополь с собственноручным посланием князя Гагарина. Князь потребовал от султана незамедлительно принять его сторону.

      – Зачем будоражить болото, которое едва успокоилось! – в сердцах доказывал Гагарину расстроенный Титов.

      – А что я могу! – разводил руками Гагарин. – Я всего лишь фельдъегерь его величества,