Шепот пепла. Диана Ибрагимова

на него. Помощь Генхарда пришлась как нельзя кстати.

      – У-у-у, обжоры, – бухтел мальчишка, толкая в щель под дверью кусочки сухого хлеба, а иногда даже плоские баночки тушенки. – Самому жрать охота аж спасу нет, а я тут гадость всякую подкармливаю. Я тебе, куценожка, за это отплачу!

      – Генхард пришел! – каждый раз восхищалась Яни. – Ты мой хороший! Ты опять нам покушать принес?

      И неслась к нему со всех ног. А вот Дорри отказывался брать еду вороненка, Астре приходилось его убеждать. Генхард торопливо просовывал все, что удавалось принести, и возвращался на палубу.

      Головорезы сильно рисковали, решив продать порченых в столице. Согласно закону, проклятых запрещалось брать на судна. Это считалось дурным знаком, призывающим штормы.

      Выбравшись из укрытий и улегшись кто где – на тюках, грудах мешков, воняющих рыбой, старых ящиках и веревках, – дети коротали дни за тихими, едва слышными разговорами. Никто не заикался о предстоящей казни или суде. Вспоминали прошлое. Хорошие моменты, теплые вечера, Иремила. Делились секретами, которые берегли до последнего.

      – Слушай, Астре, а помнишь, как меня только-только привели в дом? – сказал Илан, пихнув калеку в бок.

      – Ты целый тридень не вылезал из угла, обнимался с дубовым табуретом и плакал.

      Дети захихикали.

      – А как ты попал к Иремилу? – спросила Сиина, от нечего делать потроша на ниточки толстую веревку.

      Этот вопрос прежде считался табу. Войдя в дом прималя, дети молчали о прошлом и начинали жизнь с чистого листа. Никто из них до сих пор не знал о детстве друг друга, кроме двоих.

      – Да я… – запнулся резчик по дереву.

      – Расскажи, – тихо сказал Астре. – Им понравится. Он чувствовал неловкость Илана и даже в полной темноте знал, что сейчас парень сцепил ладони в замок и по привычке крутит большими пальцами. Он родился на год раньше Астре, но появился в доме позже калеки и был единственным, кого в прежней семье любили. Потому Илан и не хотел ничего рассказывать, чтобы не ранить чувства других. Будучи ребенком, он о таком не думал, и Астре, конечно, знал его историю.

      – Расскажи, – повторил калека. – Я хочу послушать про твоего отца.

      Все притихли, даже Яни и Дорри перестали ерзать.

      – Он не знал, что я в затмение родился, – вздохнул Илан. – Папка мой. Он меня в лесу нашел. За деревом туда ходил как-то по осени. Холодно уже было. Там много чего попадало, он напилил, набрал целый ворох чурбаков и поленьев, лыка надрал. А я не плакал, он бы меня не нашел, наверное, да собака нашла. Я не знаю, может, потому, что тоже рыжая, как я. Может, щенка во мне увидела. Я лежал в ямке среди листьев, а она подскочила, начала скулить, облизывать. Он на шум и пришел, папка мой. А у него до того по зиме всех детей покосило с женой вместе. Он тоже здорово переболел, у него все лицо и все тело в таких жутких струпьях было. Но он то какую-то кору заваривал, то ветки с почками грыз, то спиртовки из них делал. Деревом себя лечил. И выжил, а жениться во второй раз… Да кто за него пойдет?