Не плачь. Мэри Кубика

сейчас сидит перед телевизором, переживая за «Медведей», которые столкнулись с очередным сокрушительным поражением.

      Заставив себя на время забыть о пожарной лестнице, приступаю к осмотру комнаты. Нахожу рыбку, которую давно не кормили. Из пластмассовой корзины, стоящей в стенном шкафу, вываливается грязное белье. Нахожу узкие джинсы. Легинсы. Спортивные штаны для бега. Бюстгальтеры и старомодное нижнее белье. На полке аккуратно сложенная стопка белых блузок. Флакон ибупрофена. Бутылка воды. Университетские учебники – их так много, что груда доходит до столешницы письменного стола из «Икеи», который мы собрали сами. Какие-то книги лежат на столе, придавливая бумаги. Я выдвигаю один ящик, но внутрь не заглядываю. По-моему, рыться в ящиках неприлично, гораздо неприличнее, чем осматривать то, что лежит сверху: ноутбук, айпод, наушники и кое-что еще.

      К стене приколота фотография. Мы с Эстер снимались в прошлом году, на Рождество. Тогда мы сделали селфи с нашей искусственной елкой. Вспоминая тот день, я не могу удержаться от улыбки. Чтобы добыть елку, нам с Эстер пришлось лезть по сугробам. На фото мы с Эстер прижимаемся друг к другу, чтобы войти в кадр, и искусственные вечнозеленые ветки лежат у нас на головах, а мишура липнет к одежде. Мы смеемся. У меня вид самодовольный, а Эстер обаятельна, как всегда. Елка принадлежит Эстер; она хранит ее на арендуемом складе в конце квартала, в боксе размером три метра на полтора. За аренду она платит шестьдесят баксов в месяц. На складе она хранит старые гитары, лютню и все остальное, что не помещается в ее комнатушку, в том числе велосипед. И конечно, искусственную елку. В декабре прошлого года мы отправились на склад вместе, потому что решили во что бы то ни стало разыскать дерево. Мы пробирались сквозь свежевыросшие сугробы, и ноги вязли в снегу, как в зыбучем песке. Снег продолжал идти; снежинки падали с неба, похожие на большие, толстые, пушистые ватные шарики. Машины, припаркованные по обочинам дороги, накрыло словно пуховым одеялом; владельцам оставалось либо откапывать их, либо ждать оттепели. Из-за снегопада полгорода оказалось отрезанным от остального мира, и улицы – редкий случай – были пустынными. Мы с Эстер брели по снегу, во всю глотку распевая рождественские песни – все равно нас никто не слышал. По дорогам в тот день ездили только снегоочистители, да и они пробирались с трудом. Работу отменили – и у Эстер, и у меня.

      Итак, мы шли на склад, где рассчитывали найти маленькое пластмассовое деревце, которое должно было украсить нашу квартиру в праздники. По пути к боксу, в коридоре, мы остановились перед камерой видеонаблюдения и исполнили для охранника головокружительный танец. При этом мы обе истерически хохотали. Мы живо представляли себе охранника – вызывающего дрожь тихого интроверта, который сидит в своей каморке и наблюдает по монитору, как мы отплясываем ирландскую джигу. Мы хохотали до упаду, а когда наконец отсмеялись, Эстер отперла своим ключом навесной замок, и мы принялись рыться в ее боксе номер двести три. Я еще заметила, как странно: мои родители живут в доме двести