Лекарь. Ученик Авиценны. Ной Гордон

отправилась жить с ними в комнате, помещавшейся над булочной. Крепко держа ее за руку, Роб вывел девочку к ним.

      – Ну, до свидания, малышка. Я люблю тебя, милая моя барышня Анна-Мария, – прошептал он, обнимая сестренку. Но она, кажется, считала, что это он виноват во всем, что случилось в последнее время, и попрощаться не захотела.

      Итак, остался один Роб, а из вещей – ничего. Тем вечером к нему пришел поговорить Бьюкерел. Староста цеха крепко выпил перед этим, но голова у него была ясная.

      – Для тебя найти семью будет не так-то легко. Времена такие: ни у кого нет еды для большого мальчика, который ест много, а выполнять работу взрослого не может. – Он помолчал, собираясь с мыслями, потом заговорил снова: – Когда я был помоложе, все кругом только и говорили, что стоит прекратиться войнам да избавиться от короля Этельреда – худшего из королей, который разорил целое поколение, – и времена настанут хорошие. Завоеватели приходили одни за другими: саксы, датчане, множество распроклятых конунгов – пиратских королей. Теперь у нас наконец-то есть сильный монарх, король Канут14, он обеспечил прочный мир, зато на нас, похоже, ополчилась сама природа. Летние ливни и зимние метели оставили нас ни с чем. Урожай гибнет три года подряд. Мельникам нечего молоть, моряки не покидают портов. Никто ничего не строит, и для ремесленников нет работы. Тяжелые времена настали, сынок. Но я подыщу тебе место, даю слово.

      – Спасибо вам, мастер староста.

      – Я присматривался к тебе, Роберт Коль, – сказал Бьюкерел, с волнением глядя на него. – Я видел, что мальчик заботится о своей семье, как настоящий мужчина. Будь у моей жены другой нрав, я бы принял тебя в свою семью. – Он моргнул, смутился, что выпивка развязала ему язык сильнее, чем хотелось бы, и тяжело поднялся на ноги. – Доброго отдыха тебе ночью, Роб.

      – И вам доброго отдыха, мастер староста.

      Роб превратился в отшельника. Пещерой служили комнаты, почти голые. Соседи не в силах были совсем не замечать мальчика, но помощь оказывали скудную: утром приходила мистрис Хейверхилл, давала лепешку, оставшуюся не проданной вчера; вечером приходила мистрис Бьюкерел, приносила маленький кусочек сыра, подмечала, что у Роба глаза красны от слез, и поучала: плакать – это привилегия женщин. Воду он, как и прежде, брал из общественного колодца, потом прибирал в доме, но там не осталось никого и почти ничего, приводить комнаты в беспорядок стало некому, и Робу нечего было делать, разве только страдать и что-нибудь воображать.

      Иной раз он бывал римским разведчиком: лежал, притаившись, за маминой занавесью и прислушивался к тайнам враждебного мира. Он слышал, как мимо катятся повозки, как играют ребятишки, щебечут птицы.

      Однажды до него донеслись голоса небольшой группы мужчин из числа гильдейских.

      – Роб Коль – это наша забота. Кто-нибудь обязательно должен взять его к себе, – это голос Бьюкерела.

      Роб затаился, чувствуя себя виноватым и слушая чужой разговор так, будто речь идет вовсе не о нем.

      – Ага,

14

Так англосаксы называли датчанина Кнуда Великого.