Генератор. Виктория Борисова

Жизнь – это трагедия для тех, кто чувствует и комедия для тех, кто мыслит.

Ж. Лабрюйер

      © Виктория Борисова, 2018

      ISBN 978-5-4490-7230-6

      Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

      Часть 1. Предложение, от которого невозможно отказаться

      Глава 1

      – Гена… Ген, ты слышишь меня? Я как будто со стенкой разговариваю!

      – Слышу. Я тебя очень внимательно слушаю.

      Геннадий принужденно улыбнулся и отставил в сторону чайную чашку. Он очень старался сделать это как можно аккуратнее, но, как нарочно, дрогнула рука и ложечка на блюдце предательски звякнула.

      – Ты говорила о том, что твоя подруга Ира с мужем начали делать ремонт… Очень интересно, продолжай, пожалуйста!

      Он все еще улыбался, словно забыв снять с лица эту идиотскую вежливую гримасу, неудобную, как слишком тесные ботинки, но в воздухе уже повисла гроза. Жена Галя явно была не в духе этим вечером! Тонкие, ярко накрашенные губы капризно кривились, и выщипанные в нитку брови, тщательно подрисованные специальным карандашом, опасно сдвинулись к переносью.

      «Зачем только надо выщипывать брови, чтобы поверх рисовать новые? – рассеянно подумал Геннадий, – нет, все-таки никогда мне не понять женщин!»

      – Я и говорю, – в голосе Галины зазвучали знакомые и привычные сварливые нотки, – люди евроремонт делают, понимаешь? Собираются ламинат стелить, окна пластиковые ставить, ванну новую… Жизнь налаживают! А мы? Посмотри, как мы живем! Как нищие какие-то, стыдно прямо.

      Ну, вот, опять началось! Вечная тема, навязшая в ушах как заезженная пластинка. Во рту стало противно и кисло, перед глазами замелькал целый рой стекловидных шевелящихся мушек. Если долго смотреть на них – окружают со всех сторон, создают спасительный кокон, в котором можно укрыться от бесконечных упреков.

      Вскоре уши заложило, будто ватой, и это было хорошо. Теперь Геннадий больше не слышал, что говорит жена. Это было даже забавно – все равно что смотреть телевизор, выключив звук. Ее губы шевелились, но слова уже не достигали цели.

      Геннадий чуть улыбнулся. С тех пор как он научился вот так уходить в себя, семейных скандалов можно уже не опасаться. Галя выпустит пар, поругается и перестанет, потом ей надоест и можно будет спокойно пойти спать… А пока – что ж, пусть говорит!

      Он смотрел на ее лицо, похожее на мятую несвежую подушку под гривкой обесцвеченных кудряшек, словно видел впервые, и в который раз спрашивал себя – ну, как только его угораздило на ней женится? Ладно бы еще – влюбленность, ослепление страстью… В своей жизни он никогда ничего подобного не испытывал, но в книгах читал, что бывает – Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда или, к примеру, кавалер де Грие и Манон Леско… Пережить (или даже не пережить!) подобное приключение было бы не так обидно, а у него получилось черт те что. Глупость одна.

      И – вся жизнь насмарку!

      Картины прошлого медленно проплывали перед глазами, подобно кадрам старой кинохроника. Геннадий слышал, что такое бывает только перед смертью! Но, если вдуматься, каждый такой скандал отнимает силы, сокращает дни, заставляет умирать что-то в нем самом…

      Геннадий Воскресенский родился в маленьком городке Усть-Забайкальске, который не на всякой карте и отыщешь. Отец осел здесь еще ссыльным, после лагеря. Освободился он в начале пятидесятых, а потом словно торопился жить – приехав к месту ссылки («вечной», как написано было в бумажке-сопроводиловке, которую Геннадий нашел много позже, разбирая отцовский архив, и холодом пахнуло от одного этого слова), сразу устроился в школу учителем математики, взялся строить дом, а через год женился на восемнадцатилетней Катерине – смешливой веснушчатой девчонке, своей бывшей ученице. И потом, когда стало можно, отец все равно не уехал. Видно, уже некуда было… Одна за другой явились на свет старшие сестры-погодки Ольга и Вера, а чуть позже – Гена, младшенький.

      Отец очень обрадовался его рождению. Дочерей он тоже любил, но всей душой хотел сына. Каждую свободную минуту возился с ним, учил читать, что-то рассказывал… Несмотря на сугубо интеллигентную профессию, очки и слабое сложение, отец умел и строгать, и пилить, и кирпичи класть. Сына к этому тоже старался приохотить. «Бесполезных умений не бывает!» – любил повторять он. Вместе они ходили в лес за грибами и ягодами, пускали кораблики, купались в быстрой холодной речке, и для маленького Гены это были, пожалуй, самые лучшие, самые светлые воспоминания.

      Потом отец начал сильно болеть, почти перестал вставать с постели, но все равно старался почитать книжку, поговорить, следил, чтобы Гена вовремя делал уроки… Особенно налегал, конечно, на математику. Скоро Гена и сам начал находить своеобразный интерес в мире чисел. Он казался ему чистым и упорядоченным, хотя и немного холодноватым, будто хрустальный замок.

      Мир настоящий нравился ему гораздо меньше. Здесь тяжко работали, а потом – пили и дрались, избивали жен и смачно лызгали семечки, горланили песни под гармошку и тискали девушек