Всё, что за титрами. Ника Капарис

в интеллектуальной издательской системе Ridero

      I

      Странное состояние и ощущение, словно бег на длинную дистанцию закончился, а ты, на удивление самой себе, всё ещё бежишь по инерции, жадно ловишь ртом воздух и не можешь остановиться, отдышаться…

      Что же произошло?! Почему ты до сих пор мысленно ещё там, где давно расставлены точки?

      Сложно, ах как сложно, осознать, принять данное состояние и, вдвойне сложней, больней от мысли, что повторов уже не будет…

      Анна затянулась сигаретой, не придавая значения, отчего та так быстро дотлела. Тут же достала новую, чиркнула зажигалкой, вдыхая очередную порцию едкого дыма и опять ушла в свои тягучие мысли.

      Возможно, ты где-то перегнула палку, а где-то не проявила характер, но это всё мелочи по сравнению с тем, что в данный момент внутри тебя жуткое разочарование, с которым впервые не можешь справиться, смириться. Невыносимая пустота, ужасная, словно всё вокруг вымерло или ты уже мертва? Но где-то там, еле-еле, чуть слышно стучит в твоей голове малюсенький дятел. Эта странная «птица» с надеждой в горошину утягивает туда, где ты помнишь себя нормальной, живой с полным оптимизмом на сто лет вперёд… И в связи с этим донимает вопрос, может ли любовь эмоционировать по поводу «быть»?! Причём именно тогда, когда пылает, горит в своих же собственных объятьях – ярко, красиво… пока не обуглится, чтобы пронаблюдать тот самый факт «конечного», т.е. свершения смерти…

      Или же правильней принимать её (любовь) как данность, как некую заслугу бытия, которая снизошла и оставила после себя нечто, похожее на угли и эти угли далеко не пепел, ибо ты несомненно знаешь, помнишь: как это, что это и зачем это. Но с каждым последующим разом с неким недочётом, недобором, словно то самое тонкое, хрупкое, желанное сгорело вначале, в тех самых первых сильных и мощных эмоциях. И любить, как прежде, ты уже не можешь, да и не умеешь, потому как загрубела кожа и душа не столь легкомысленна. И лишь память тела предательски охвачена прошлым в нежелании принимать реальность и, всё также, обманывается временем, противясь тому, что говорит сердце.

      Так неужели оболочка любого проявленного чувства, как бы тебе ни хотелось возвыситься, показаться и крикнуть во всеуслышание, в конечном итоге, обречена на безмолвие? И всё, что ты ни делаешь, это сплошная агония с последующим затяжным стартом и техничным поцелуем перед тем, как исчезнуть, раствориться, ибо всё закончилось… а ты, как ни странно, продолжаешь быть…

      Равнодушно взглянув на часы, Анна поняла, что домой уже не успеть. Нисколько не расстроившись данному обстоятельству, она не спеша прошла пару кварталов, изредка вглядываясь в разноцветные огни многоэтажек, затем свернула направо и также неторопливым шагом прошлась по аллее освещённого сквера, пока не вышла на знакомую улицу. Остановившись у дома №5, недолго раздумывая, вошла в подъезд. Не отрывая ладонь от кнопки вызова, она слушала длинный и пронзительный звонок, как бы внутри себя, пока перед ней не распахнулась дверь.

      Удивлённое выражение на лице Артура и вопрошающее немое: «Ты?!» – её нисколько не смутило.

      Анна лишь в ответ взглянула на него усталым взглядом и не раздеваясь, молча, прошла на кухню, присела на краешек стула так, как будто зашла на пять минут.

      – У тебя есть что-нибудь выпить?

      – Кое-что есть, – всё так же непонимающе смотрел на неё Артур и тут же засуетился, открывая по очерёдности кухонные шкафчики.

      – Ты куда-то собрался? – только сейчас она обратила внимание, что Артур был одет как-то по-особенному и запах его парфюма шлейфом следовал за ним по пятам.

      – Да, собрался, – произнёс он, ставя перед ней два бокала и початую бутылку Remy Martin

      – Надо было позвонить… я не подумала. Она тут же встала, – пожалуй, я в другой раз.

      – О, нет! – положив свою руку ей на плечо, он усадил её обратно, – ты права, давай выпьем и он протянул ей бокал.

      Сделав пару глотков, Анна даже не почувствовала привкус обжигающего напитка. Её потухший взгляд упал куда-то в бездну чёрного окна, которое вызывало ощущение тоски надвигающейся ночи, которая в свою очередь ничего не предвещала, кроме как обычной пустоты.

      Какое—то время они сидели молча. Коньяк мягко и ненавязчиво разжигал кровь окутывая всё большей приятной усталостью и понемногу снимал напряжение. В этой маленькой кухне стало заметно теплей и уютней и, даже в тёмном окне, как будто стали появляться редкие огни ночного города.

      – Ты меня почти забыл, Артур, – поднимая глаза и выдыхая дым сигареты, наконец-то произнесла она.

      – Разве?! – перехватывая её взгляд, – и удивлённо поднимая брови, спросил он. – Ты сейчас говоришь совсем не о том, ищешь оправдание… и дело даже не во мне.

      – Верно… всё верно говоришь, – опустила она глаза. – Мне нужно было давно в себе разобраться. Знала ведь, чувствовала, что нельзя падать до бесконечности и всё равно падала, надеясь