На закате. Сандра Браун

следующее утро Лидия проснулась от шума и толчков: фургон двинулся в путь. При каждом повороте гремели кастрюли и сковородки. Поскрипывала кожаная сбруя, а металлические крепления весело позвякивали. Ма правила лошадьми, подкрепляя громкие понукания ударами кнута. Почти таким же тоном она поддерживала оживленный разговор с одним из своих отпрысков. Ее болтовня была поучительной и назидательной.

      Лидия переменила положение в постели, слегка повернула голову и увидела белобрысую девчушку, в упор уставившуюся на нее большими любопытными голубыми глазами.

      – Ма, она проснулась! – так громко завопила девочка, что Лидия невольно поморщилась.

      – А я что говорила! – удовлетворенно откликнулась Ма. Девочка по-прежнему не сводила глаз с Лидии.

      – Меня зовут Анабет.

      – А меня Лидия, – с трудом отозвалась больная, у которой пересохло во рту.

      – Знаю. Ма не велела называть тебя просто девушкой, не то обещала наградить подзатыльником. Есть хочешь?

      – Нет. А вот пить хочу.

      – Ма говорит, что жажда от лихорадки. У меня одна фляга с водой, а другая с чаем.

      – Сначала воды. – Сделав несколько жадных глотков, Лидия устало опустилась на подушку. – А потом, может, и чаю выпью.

      Лэнгстоны принимали как должное жизнь во всех ее проявлениях. Лидия же чуть не умерла со стыда, когда Анабет подсунула под нее тазик, а потом, нимало не смущаясь, выплеснула его содержимое на землю.

      В полдень, во время остановки, Ма взобралась в фургон и поменяла Лидии пеленку.

      – Кажется, кровит уже меньше. Да, как будто все заживает. Но еще несколько дней тебе вставать нельзя.

      В этих словах не было ничего грубого, и все же Лидию смутило, что ее так бесцеремонно рассматривают. Странно, что она сохранила чувствительность, несмотря на те условия, в каких провела последние десять лет. Наверное, ей передалась утонченность матери. Им пришлось переехать на ферму Расселов. Лидия знала, что из-за них и ее с матерью стали считать «белой швалью». Стоило им отправиться в город – к счастью, это случалось нечасто, – как вдогонку неслись оскорбительные намеки и ругательства. Слова она не всегда понимала, а вот насмешливый тон запал девочке в душу на всю жизнь.

      Иногда Лидии хотелось крикнуть, что они с мамой совсем не такие, как Расселы. Но кто стал бы слушать босоногую оборванку? Ведь внешне она ничем не отличалась от хозяев фермы, поэтому над ней издевались так же, как и над ними.

      Лэнгстоны же вели себя совсем иначе. Они не обращали внимания на грязное заштопанное платье Лидии, не презирали ее за то, что она родила ребенка без мужа. Словом, относились к ней с уважением.

      Лидия понимала, что не заслуживает уважения, хотя больше всего на свете хотела именно этого. Возможно, годы уйдут на то, чтобы очиститься от позора, которым запятнали ее Расселы, но если, очищаясь, она умрет, значит, достигнет цели.

      В течение дня Лидия познакомилась со всеми Лэнгстонами.

      – Это мой старшенький, Джейкоб, но мы зовем его просто Бубба. А это Люк, – представила сыновей