Длинные ноги Кафки. Сборник произведений. Глеб Нагорный

emphasis> продукт, а книга ещё обладает и калейдоскопическим смыслом. Впрочем, всё по порядку.

      Когда роман впервые попал мне в руки, я открыл начало, с полминуты почитал, досадливо выругался и отложил книгу – лучше уж погрузиться в чтение с утреца на трезвую голову. Пресловутое утрецо на трезвую голову наступило не скоро. Книга мерцала на полке и манила меня чарующей неизбежностью. Контора, в свое время застраховавшая выпуклости Дженнифер Лопес на миллион зелёных, отчего-то наотрез отказалась страховать мой мозг даже на двести рублей. Что ж, терять нечего, я заварил чай с малинкой, уютно укрылся пледом, положил на живот воображаемого котенка и открыл роман. И потерялся…

      Съешь синюю таблетку — попадёшь в Матрицу, съешь красную — коня с ладьёй потеряешь, прямо пойдёшь — голову потеряешь. В любом случае, как прежде – не будет. С порога Глеб Нагорный берёт читателя за руку и сразу же, прямо как тот усатый кролик, на июньском рассвете без объявления войны вероломно швыряет нас в зазеркальную нору. И только успеваешь упасть в земляничную поляну, отряхнуться и начать осматриваться, автор с дебочеширской улыбкой тает в воздухе. И перед тобой – вход в огромный фантасмагорический Лабиринт, и у входа кокетливая табличка – «Осторожно, злые минотавры». Тут замечаешь, что у тебя из живота тянется тонкая серебряная нить и уходит прямо вглубь Лабиринта. И кто-то слегка дергает нить с той стороны, приглашая в Путь, или даже welcomes you to the Trip.

      Первое, что встречаешь внутри Лабиринта, – курилка на заднем дворе. Яростно чиркая спичками, крепыш Замятин нервно пытается прикурить худосочному Оруэллу. Недалекий Герасим не являлся апологетом анти-утопии, поэтому Муму невольно разделила судьбу Ди Каприо в холодных атлантических водах. Но это – не наш коленкор. Какая же вкусная тут разворачивается антиутопия! Эволюция, следующая ступень на пресловутой цеппелиновской лестнице. Тоталитарный балаган. Авторитарный вертеп. Фашистский Лас-Вегас. Булгаков истово и с жаром крестится. Льюис Кэрролл перешёл на Тёмную Сторону.

      Сон, смешной и страшный. Сумасшедший и смешной сон, но такой страшный, что сон на улице Вязов – просто пасторальная прогулка по воде. Мир, где царит жёсткая и беспощадная Система, но нет НИ ОДНОГО персонажа, который не злоупотреблял бы своим статусом-кво и не проявлял бы акты воли в своё удовольствие. Эдакая иллюзия полной свободы. А чем же иллюзия свободы отличается от собственно свободы? Ответ прост – тем, что это иллюзия, и ничего больше. И эта тонкая грань – личный выбор каждого читателя. У персонажей же выбора нет. На этом различия заканчиваются. Но об этом позже. А пока что серебряная нить ведёт нас дальше в глубь Лабиринта.

      Верховное руководство в Здании вроде бы есть, но его никто и никогда не видел. Раб-гребец даже не подозревает, кто же на самом деле капитан галеры. Система функционирует как бы сама по себе. Всё ровно и чётко, у каждого – своя функция, и каждый, что удивительно, – предельно индивидуален и ярок. Никаких тут тебе серых масс, никаких невзрачных флегматиков, за этим – пощёлкай пультом и воздастся, а тут – променад-хоровод личностей, настоящих Личностей. И даже самый завалящий третьеплановый персонаж невероятно колоритен и самобытен. У каждого – своя правда, плюрализм зашкаливает, гласность – на зависть. Но крепка берлинская стена между полушариями мозга. Рациональная половинка кукловодит, но при этом водит читателей на ниточках по иррациональной стороне. Да, именно так. И в Лабиринт уходит нить…

      Каждый персонаж философствует, причём доходчиво, дико и умно. Мы развешиваем ушки и млеем, наслаждаясь этими Оргазмами Роттердамскими, и тут из табакерки вдруг выскакивает новый персонаж и с полтычка задвигает свою модель апперцепции, абсолютно опровергая «предыдущих тостующих». Мы беспомощно озираемся на развилках Лабиринта, а откуда-то сверху автор смеётся сардоническим гегелевским смехом, и нить ведёт нас дальше, сквозь флёр иллюзий и сюжетных ложноножек. Кстати, Флёр – это имя главного героя. Он честен, искренен, наивен и, по-своему, благороден. Эдакая птица цвета гардемарин. Его мытарства сквозь бюрократическую машину пугают, завораживают, смешат и заставляют нас включить сирое вещество. Бюрократия в мирах Нагорного – это отдельная песня, в тональности ты-мажор. По сравнению со здешними бюрократами, кафкианские судьи – просто сомалийские пограничники: открытка с президентом Франклином заменяет все документы и накладные. Уж казалось бы – куда можно зайти дальше Кафки и Советского Застоя в плане крючкотворства? Ан нет – на первых же страницах Флёра отправляют в командировку во внешний мир, и…

      Я не хочу раскрывать карты и кайфоломить ещё не читавшим, просто приведу для сравнения – на пятой странице другой легендарной книги, одного юного гасконца папаня отправляет в Париж. Куда герой и добирается через полторы главы, попутно сражаясь с канальями. Здесь же – совсем другая песня. В тональности де-магог. У Флёра на пути иная femme fatale – Инстанция Бонасье. И конца-края не видать, а Лабиринт всё подмигивает и сыпет подсказками на каждом шагу. Ребусы ждут на каждом шагу, и автору решительно плевать, отгадаешь ты их все или только часть.