Радужная топь. Избранники Смерти. Дарья Зарубина

все по-разному. Иные так, словно в любой момент вцепиться в горло готовы. Другие – как на черную вошь, чужака, которому не место в степном Закрайском царстве. Всадники с лисьими хвостами и орлиными перьями на шлемах окружили их плотным кольцом.

      – Сейчас ты царь Закрая. Ты свят. Но стоит горло тебе раскрыть – и станешь ты мертв, а я свят стану. Я стану царь!

      Йордан ткнул в стоящего на коленях Игора костяным острием копья. Младший брат всегда был сильнее. Лихой был, дикий, истинный закраец. А Игор, хоть и наследник, чаще думал, прежде чем дело вершить. А это в Закрае удалью не считалось. Пока думаешь – головы и сам лишишься, и дружину положишь в степи. Твой удел – скачи, кричи, бейся.

      За Йорданом многие пошли. Тех, кого мамка в детстве мало лупила – не втолковала, что царь закрайский свят по рождению. Решили: святой святого убьет, Землица разберется.

      Чужак силой мысли отворотил острие копья, не позволив мальчишке-бунтарю ранить мальчишку-царя.

      – Ты ведь не умирать к нам пришел? – спросил Йордан звонко. – Вот и иди своей дорогой. В селеньях много баб, кто расскажет тебе твои сказки. А тут быль делается, о которой потом не сказки, а песни сложат.

      – Упаси меня Землица от вашего закрайского нытья! – крикнул с вызовом чужак. – Сам знаю, зачем пришел. Я в своей земле господин. Он здесь. Опустите копья и подите прочь. Он вас прощает. Прощаешь?

      Чужак обратил перекошенное гневом лицо к Игору.

      – Йордан… Лучше… – выдавил тот, не в силах дышать. Переломанные ребра болели, разбитые губы опухли, не давали говорить.

      – Чем же лучше, бунтарь?

      – Сильней…

      – А давай-ка поглядим…

      Чужак не поднял рук, слова не вымолвил. Такой магии в Закрае не бывало отроду. В царстве все больше на камнях, на луках и бубнах силу крутили. Редко когда попадался тот, кто пальцами заклятья плетет. А тут взглядом одним ледяным опалил чужак. В его грозовых глазах промелькнули едва приметные белые искорки. И рухнуло небо на Йордана, сшибло с коня, придавило к Земле-матери невидимой ладонью. Давило, давило, пока не полопалась кожа, не потекла из трещин алая кровь. Конники Йордана смотрели, словно завороженные, не единый не мог шелохнуться, чтобы помочь своему господину.

      – Стой. Наше это дело! – крикнул Игор. – Не лезь!

      – Ты не лезь, чучело патлатое! Отповедь накроет – не улетим.

      Чужак схватил за руку Игора и, болезненно выдохнув, рванулся в сторону, к лесу, где темнела груда тряпья.

      – В корзинку прыгай! – закричал срединец. Со лба его катился пот – накрыло отповедью за Йордана.

      Игор, пошатываясь, залез в опутанную ремнями и веревками корзинку – в такой бабы по двое носят на ручей мыть белье, а бывает ребятишек катают: по трое посадят и таскают, хохочут.

      Но то ребятишки, а то двое взрослых мужчин.

      Чужак прыгнул внутрь – едва уместившись рядом с Игором, свернувшимся в калач на дне корзины. Грозовые глаза все еще полыхали белым пламенем.

      Темные тряпки, что лежали справа от корзинки большой кучей, задвигались, расправляясь. Владислав