Филеб. Платон

не принадлежит ни первое, ни даже второе место; оно далеко и от третьего, если только мы должны хоть сколько-нибудь верить теперь моему уму.

      Протарх. И действительно, Сократ, мне теперь кажется, что удовольствие падает, как бы пораженное твоими рассуждениями; в самом деле, в борьбе за победные трофеи оно оказывается поверженным. Да и об уме следует, по-видимому, сказать, что он поступил благоразумно, не предъявив притязаний на победную награду, ибо и с ним случилось бы то же самое. Что же касается удовольствия, то, лишенное даже второй награды, оно окажется совсем обесчещенным в глазах своих поклонников, потому что даже им оно перестает казаться прекрасным.

      Сократ. Так что же? Не лучше ли оставить удовольствие в покое и не огорчать его, подвергая столь тщательному испытанию и изобличению?

      Протарх. Пустое ты говоришь, Сократ.

      Сократ. Уже не потому ли, что я сказал нечто несуразное: огорчать удовольствие?

      Протарх. Не только поэтому, а еще и потому, что никто из нас тебя не отпустит, прежде чем ты не доведешь до конца этого рассуждения.

      Сократ. Ой-ой. Протарх! Значит, предстоит еще длинное и, пожалуй, не очень-то легкое рассуждение. Выступающему в защиту присуждения второй награды уму нужен, видно, другой прием; ему, пожалуй, нужно иметь еще и иные стрелы – не те, что применялись в прежних рассуждениях. Впрочем, некоторые стрелы могут оказаться теми же самыми. Разве ты не согласен?

      Протарх. Как не согласиться?

      Сократ. Попытаемся же осторожно установить исходный пункт этого рассуждения.

      Протарх. О каком исходном пункте ты говоришь?

      Сократ. Все ныне сущее во Вселенной разделим надвое или лучше, если хочешь, натрое.

      Протарх. Объясни, на каком основании?

      Сократ. Хорошо. Возьмем некоторые из наших положений.

      Протарх. Какие?

      Сократ. Выше мы сказали, что бог указывает то на беспредельность существующего, то на предел.

      Протарх. Совершенно верно.

      Сократ. Итак, допустим, эти два рода, третий же составится из смешения их воедино. Ну не смешной ли я человек – со всеми этими подразделениями на роды и подсчеты?

      Протарх. Что ты хочешь сказать, любезнейший?

      Сократ. А то, что, как мне кажется, нужно прибавить еще и четвертый род.

      Протарх. Скажи какой.

      Сократ. Обрати внимание на причину смешения трех родов и считай ее четвертым родом.

      Протарх. Не понадобится ли тебе еще и пятый род, способный производить различение?

      Сократ. Быть может; но теперь по крайней мере я об этом не думаю. Если же будет нужно, то, я надеюсь, ты позволишь мне искать и пятый.

      Протарх. Почему же не позволить?

      Сократ. Сначала мы отделим от четырех три рода. Затем два из них – принимая во внимание, что каждый рассечен и разорван на множество частей, – вновь сведем к единству и попытаемся понять, каким образом оба они – и единство, и множество.

      Протарх. Если бы ты выразился яснее, я, может быть, и мог бы следовать за тобой.

      Сократ.