Последний шедевр Сальвадора Дали. Лариса Райт

из себя:

      – Что произошло?

      – Что?! – Художник закатил глаза. – Она еще спрашивает что! Это не «что»», это «что-то». Они наконец согласились подписать бумаги и позволить мне создать Театр-музей, но условия, условия! – В негодовании он вынул из кармана свой белоснежный платок и промокнул лоб. – Они требуют оригиналы картин!

      – О! – снова изрекла Анна. В красноречии ее было не упрекнуть. Да и что еще сказать, она не знала. Не говорить же, что любой музей вправе рассчитывать на подлинники произведений. А уж если музей будет создавать сам автор, то к чему размещать там копии?

      – Оригиналы гораздо хуже фотографий. – Дали словно услышал ее вопрос. – Фотографии четче и современней. Именно их и надлежит показывать публике. А в оригиналах она еще успеет разочароваться. Десять лет мэрия Фигероса стойко сражалась с Главным управлением изящных искусств в Мадриде и убеждала этих упрямцев финансировать проект. Десять лет тяжб, переписок, бесконечного ожидания. Десять лет надежды. И что теперь? Мне говорят: либо оригиналы, либо никакого тебе музея.

      – О! – Анна уже готова была себя возненавидеть за эти бессмысленные восклицания, но ничего более умного в голову не приходило.

      Подошел официант с кофе для Анны, апельсином, яблоками и бутылкой минеральной воды.

      – Вино, кофе, апельсин и яблоки для «Ботифары», – объявил он и, поставив на стол железную миску, начал ополаскивать в ней фрукты принесенной минеральной водой.

      Анна едва не произнесла очередного удивленного «О!».

      – Никогда ничего не мой водой из крана! – категорично посоветовал Дали. – Тиф не дремлет, да и другие микробы тоже.

      – Не все могут позволить себе так расходовать минеральную воду. – Анна ожидала, что Дали устыдится, но ведь это был Дали. Он воздел глаза к небу и изрек:

      – Слава богу, я могу! Пей свой кофе. В нем, надеюсь, вода кипяченая. Нет, ну каковы мерзавцы, а?! – Он снова вернулся к теме разговора, но тут же оборвал ее, неожиданно спросив:

      – А почему ты такая грустная?

      И тут же ответил сам себе:

      – Хотя, если бы я стоял под палящим солнцем и писал никому не нужный городской пейзаж, я бы тоже грустил.

      Можно было бы поспорить, сказать, например, что городские пейзажи Моне, Писсаро или Ван Гога – весьма ценные экземпляры. Но вместо этого девушка объявила:

      – Вчера у меня умер брат.

      Только произнеся это вслух, Анна почувствовала, что наконец осознала случившееся. На глазах выступили неожиданные слезы, ей стало стыдно и горько за то, что она ощутила облегчение от ухода маленького Алехандро.

      Художник смотрел на нее, не моргая. Во взгляде – ни сочувствия, ни понимания.

      – Брат умер, – уже всхлипывая, повторила Анна.

      – Старший? – резко спросил Дали.

      – Младший. Маленький совсем. Два годика.

      – А. – Художник небрежно махнул рукой, будто потерял к разговору всякий интерес, потом изрек: – Повезло тебе.

      Анна, онемев, выронила ложечку, которой собиралась размешать сахар. Конечно, сеньор Дали эксцентричен,