Шестая дверь. Сборник рассказов. Наталья Викторовна Бакирова

тое, ласковое слово.

      – Сколько тебе ложек сахара? – спрашивала мама, наливая чай, и я, храня верность "своему" числу, шелестела:

      – Шшэсть…

      Любимая цифра в моем исполнении звучала достойно. Но никаких шести ложек мне не давали.

      Я росла домашним ребенком, послушным, неслышным, никому не мешали мои неторопливые игры. Города из кубиков, повести и романы в картинках, и тараканы шуруют на кухне – не страшные и не противные, никогда не отказываются жить в домиках, что я для них строю. Иногда мама берёт меня с собой на работу, она преподает русский язык, а я сижу за последней партой, рисую тараканьи города, изредка сообщая маминому классу о своих успехах. Это нравится большим детям, но не нравится маме, и в следующий раз мы идём уже не к ней, а сворачиваем по дороге в солнечный коридор, где белая дверь, а на двери – моя любимая цифра. За дверью встречает небольшая женщина. Черноволосая, пожилая.

      – Здравствуйте, Алла Ильинична, – говорит мама. – Вот, привела к Вам…

      Очень светлой была комната, рядами стоят стеллажи, стоят столы для тех, кто мог бы тут читать или делать уроки. Но в тот первый день моего появления – пятилетней девочки с двумя косичками – не было никого. Только сидел в горшке большой каучуконосный фикус и цвёл вопреки законам своей природы.

      Это мне Алла Ильинична потом объяснила, что фикусы не цветут. Цветок, которым я заинтересовалась, был, оказывается, бумажный.

      Ходила я к ней часто. И с мамой, и потом одна – когда начала учиться в школе. Оставалась после уроков. Мы брали книжки, тоненькие, малышовые, в мягких обложках, подклеивали порванные страницы, аккуратно прорисовывали стёршиеся от времени буквы заглавия. Книги доверчиво шли к нам в руки. Обрезая разлохматившиеся края страниц, мы уговаривали их потерпеть.

      В конце лета получали новые учебники. Ставили им библиотечные штампы – на форзаце и на семнадцатой странице, а также на сто семнадцатой, и на двести семнадцатой, если требовалось. Старые учебники, дряхлые и потрепанные, сдавали в макулатуру. От них надо было отдирать картонные обложки.

      – Маша, оторви, пожалуйста, – просила Алла Ильинична, – я не могу, – смотрела виновато. – Рука не поднимается.

      Обложка отрывалась с треском. Отдирался присохший клей, лопались старые, не слишком прочные нити.

      – Алла Ильинична, дайте что-нибудь почитать! – просила я.

      Она смотрела внимательно, думая, примеряясь, потом в её руках появлялась книга. Я приходила домой, раскрывала… Перед глазами вспыхивали цветные кадры захватывающей чьей-то жизни.

      Моя собственная жизнь тоже текла своим чередом: я готовила уроки – конечно, с книжкой на коленях, награждая себя десятком-другим страниц за каждый решённый пример. Прибиралась в комнате – книга ждала на кровати. Ходила гулять, пересказывая единственной своей подруге Лерке всё наиболее яркое из прочитанного… увиденного в книгах. Мама приходила с работы, садилась проверять тетради, а отец учил меня чистить картошку и гладить пионерские рубашки. Ему не нравилось, что я много читаю. Он говорил:

      – Марья! Всё горе – от ума! Научилась бы лучше борщ варить.

      Настал день, когда Алла Ильинична отказалась принести мне новую книгу.

      – Пора тебе самой научиться выбирать, – она отвела меня к тем двум стеллажам, где стояла художественная литература "для детей среднего школьного возраста".

      Я выбирала. Я поняла, что на свете есть и никуда не годные книги!

      Зато теперь владею искусством выбора в совершенстве, и никогда не ошибаюсь. Смотрите: сначала надо подержать книгу в руках. Она должна быть приятно-тяжелой и хорошо пахнуть. Сейчас очень часто пишут на обложке отзывы об авторе: если их много, и все наперебой восторженные – не берите. Наверняка это дрянь, которую изо всех сил пытаются продать. Потом надо аннотацию почитать. И обязательно – обязательно! – пару страниц текста в разных местах.

      Все эти премудрости я постигала в ущелье между двумя стеллажами школьной библиотеки. И вот однажды – однажды туда зашёл Васька Паклин. Книга встрепенулась в моих руках, задрожала, зашелестела; я повернулась боком, низко наклонила голову и с удовольствием вообще провалилась бы сквозь землю – однако практической возможности для такого маневра не представилось.

      – Тебя, Криницына, нельзя в библиотеку пускать! – заявил Паклин.

      – Почему? – прошептала я.

      – Книги воруешь!

      И он ушёл, унося программного "Дубровского", а я стояла, привалившись к стеллажу, и сердце мое быстро-быстро билось.

      Алла Ильинична не ограничивала географию книжных путешествий. Я забредала в районы, предназначенные отнюдь не для шестиклассниц. И даже такие углы находила в школьной библиотеке, куда вовсе не ступала нога человека. В моей голове возник странный и причудливый набор знаний – по психологии, истории, физике, и всё это, как цементом, было спрессовано шедеврами мировой художественной литературы.

      Мой читательский формуляр чудовищно распух.