Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть четвертая. Александр Дюма

стречу Маликорну.

      Выслушав его просьбу, Маликорн растерялся.

      – Ого, – сказал он, – вы хотите, чтобы я провел вас в комнаты фрейлин?

      – Да.

      – Вы понимаете, что я не могу исполнить подобную просьбу, не зная цели вашего визита.

      – К несчастью, дорогой Маликорн, я лишен возможности дать вам какое-либо объяснение; вы должны довериться мне как другу, оказавшему вам услугу вчера, который просит, чтобы вы оказали ему услугу сегодня.

      – Но ведь я, сударь, сказал вам, в чем больше всего сам нуждался: я просто не хотел спать под открытым небом. Каждый честный человек может признаться в этом, вы же ничего не сообщаете мне.

      – Поверьте, дорогой Маликорн, – настаивал де Сент-Эньян, – я объяснил бы вам все, если бы мне было дозволено.

      – В таком случае, сударь, я никак не могу позволить вам пройти к мадемуазель де Монтале.

      – Почему?

      – Вам это известно лучше, чем любому другому, потому что вы застали меня на заборе, когда я открывал свое сердце мадемуазель де Монтале. Согласитесь, что моя любезность простиралась бы слишком далеко, если бы, ухаживая за ней, я сам открыл бы дверь в ее комнату.

      – Но разве я вам сказал, что я прошу ключ от ее комнаты?

      – Тогда от чьей же?

      – Она, кажется, живет не одна?

      – Нет, не одна.

      – Вместе с мадемуазель де Лавальер?

      – Да, но у вас не может быть дела к мадемуазель де Лавальер, так же как и к мадемуазель де Монтале. Есть только два человека, которым я вручил бы этот ключ: господину де Бражелону, если бы он попросил меня дать его, и королю, если бы он приказал мне.

      – В таком случае дайте мне этот ключ, сударь, я вам приказываю, – произнес король, выступая из темноты и распахивая плащ. – Мадемуазель де Монтале спустится к вам, а мы поднимемся к мадемуазель де Лавальер; у нас дело только к ней.

      – Король! – испуганно пробормотал Маликорн, падая к ногам Людовика.

      – Да, король, – отвечал с улыбкой Людовик, – который вам так же благодарен за ваше сопротивление, как и за вашу капитуляцию. Вставайте, сударь, и окажите нам услугу, которую мы просим от вас.

      – Слушаю, государь, – сказал Маликорн, поднимаясь с колен.

      – Попросите мадемуазель де Монтале спуститься, – приказал король, – и ни слова о моем визите.

      Маликорн поклонился в знак повиновения и поспешил вверх по лестнице.

      Однако король внезапно изменил решение и двинулся за ним так поспешно, что хотя Маликорн поднялся уже до половины лестницы, Людовик одновременно с ним подошел к комнате фрейлин.

      Он увидел через полураскрытую дверь Лавальер, сидевшую в кресле, а в другом углу комнаты Монтале, причесывающуюся перед зеркалом и вступившую в переговоры с Маликорном.

      Король распахнул дверь и стремительно вошел. Монтале вскрикнула и, узнав короля, убежала. Видя это, Лавальер было выпрямилась в кресле, но тотчас же снова упала на подушки.

      Король медленно подошел к ней.

      – Вы хотели аудиенции, мадемуазель, – холодно начал он ей, – я готов выслушать вас. Говорите.

      Де Сент-Эньян, верный своей роли глухого, слепого и немого, затаился в углу подле двери на табурете, который точно нарочно был поставлен для него. Спрятавшись за портьеру, он исполнял роль верного сторожевого пса, охраняющего своего хозяина, но не беспокоящего его.

      Пришедшая в ужас при виде раздраженного короля, Лавальер все же нашла силы встать и умоляюще взглянула на Людовика.

      – Государь, – пробормотала она, – простите меня.

      – За что же вас прощать, сударыня? – спросил Людовик XIV.

      – Государь, я очень провинилась, больше того, я совершила преступление.

      – Вы?

      – Государь, я оскорбила ваше величество.

      – Ничуть, – отвечал Людовик XIV.

      – Государь, умоляю вас, не говорите со мной так сурово. Я чувствую, что я оскорбила вас. Но я объясню вам, что это было сделано мной неумышленно.

      – Однако чем же, сударыня, – сказал король, – вы оскорбили меня? Я пока не могу понять. Шуткой юной девушки, шуткой совершенно наивной? Вы посмеялись над легковерным молодым человеком. Это вполне естественно; каждая женщина на вашем месте подшутила бы точно так же.

      – О, ваше величество, вы уничтожаете меня этими словами.

      – Почему же?

      – Потому, что, если бы шутка исходила от меня, она не была бы невинной.

      – Это все, что вы хотели сказать мне, прося у меня аудиенции?

      И король сделал движение, как бы собираясь уйти.

      Тогда Лавальер, шагнув к королю, отрывистым, прерывающимся голосом воскликнула:

      – Ваше величество слышали все?

      – Что все?

      – Все, что было сказано мной под королевским дубом?

      – Я не пропустил ни одного слова, мадемуазель.

      – И,