Ветана. Дар жизни. Галина Гончарова

могла, охладила, немного обезболила, это все, что можно сейчас сделать.

      И – звать.

      Еще немного, еще чуть-чуть… Резко надавливаю на опустевший уже живот. Крик разрывает уши, мешая сосредоточиться. Искры срываются с моих пальцев одной яркой вспышкой – именно этого не хватает роженице для последнего усилия.

      – УА-А-А-А-А-А-А!!!

      На руки мне выпадает комочек, выпачканный кровью, слизью, моей мазью…

      Как можно скорее передаю его Сельме, выхватываю у нее из рук нитку с иголкой. Все-таки без разрывов не обошлось. Кровь льет по пальцам, горячая, красная… По счастью, искры все еще со мной, так что я просто вижу, где надо шить.

      Ни одна вышивальщица не работает так быстро и четко, как лекарка, стремящаяся спасти больного. Сосуд пережимается, стежки быстрые и точные. А ведь никогда мне эта наука не давалась.

      Минута, другая… я понимаю, что скоро меня выкинет из этого состояния, как котенка за шкирку, спешу что есть рук. И – успеваю. Затягиваю последние узлы, перевязываю пуповину, вглядываюсь в мать и ребенка.

      Ребенок здоров, хотя настойка сказалась на нем не лучшим образом. На пару дней ему бы кормилицу. Мать… с той хуже. Упадок сил, разрывы, кровотечения… но лекарь должен справиться. Кормить получше, не трогать несколько дней, да… и ребенка не давать. Пока эта настойка из нее не выйдет.

      Почти без сил падаю на кровать.

      – Вета, Веточка…

      Тетя Сельма.

      – Все в порядке. Можно водички?

      – Д-да… пускать их?

      – Кого?

      Только сейчас замечаю, что дверь содрогается под натиском чьих-то могучих плеч.

      – Э…

      Ответить тетя не успевает. Засов выдерживает, а вот щеколда – нет. Вылетает, прозвенев по полу. В комнату вваливается несколько человек – и замирают. Я даже знаю, что они сейчас увидели.

      Тетя с ребенком на руках. Жена Жмыха на кровати – краше в гроб кладут. И я – тоже на кровати. Сил никаких не осталось. Кто бы знал, сколько у меня это забирает?!

      – Милочка!!! – Жмых рвется к жене, хватает тонкую руку, сжимает что есть сил. – Да как же… Да на кого ж…

      Что есть оставшихся сил, бью его кулаком по плечу. Лишь бы внимание обратил. Оборачивается ко мне. Лицо серое, глаза безумные.

      – Разбудите – убью. Ей теперь пару дней отсыпаться, а потом кормить получше. Ребенка пока не давать, найдите кормилицу.

      Кажется, из моего монолога он понимает только одно слово.

      – Отсыпаться?! Живая?!

      Глаза не закатываю, голова трещит так, что это усилие будет стоить мне сознания.

      – Живая. И ребенок жив. Мальчик, да, Сельма?

      – Да, Веточка. Мальчик. Здоровенький…

      В следующий миг меня сгребают в медвежьи объятия. Жмых возрадовался.

      – Госпожа лекарка! Да я…

      Что – он, я так и не успеваю понять. Сознание все-таки гаснет, когда тело лишают последних крох воздуха.

* * *

      Когда я прихожу в себя, на небе занимается рассвет.

      Мое окно?

      Нет, не мое. Обвожу все вокруг взглядом из-под ресниц. Незнакомая