Зяблики в латах. Георгий Венус

ложками усердно взбивали «гоголь-моголь».

      Лишь прапорщик Морозов «гоголя-моголя» не сбивал.

      – Бегать и клянчить… Ну-у, господа, не очень это…

      – Да кто ж клянчит, голова вы садовая?

      Не сбивал «гоголя-моголя» и вольноопределяющийся Ладин. Впрочем, его никто в роте не замечал.

      2-й офицерский Дроздовский полк развернулся в Дроздовскую бригаду, состоящую из 2-го и 4-го полков. Я остался во 2-м полку, но перешел в 6-ю роту, команду над которой принял поручик Ауэ, старый доброволец. С нами в 6-ю перешли все офицеры и солдаты 4-го взвода 4-й роты кроме поручика Барабаша, который стал помощником капитана Иванова, а вскоре и сменил его. Капитана Иванова где-то, кажется, под Тростянцом убило.

      Достигший популярности, произведенный в полковники, Туркул был назначен командиром нашего 2-го полка. Полковника Румеля я больше не видел. Уже зимой, когда в армии свирепствовал тиф, мне рассказывали, что полковник Румель – бывший командир Дроздовского полка – умер забытым в теплушке какого-то санитарного поезда и что крысы отъели обе его щеки.

* * *

      …По дороге клубилась пыль. Вода во флягах быстро нагревалась. Мы терпели жажду от деревни до деревни. Впереди головной роты шла команда конных разведчиков. Подъезжая к деревням, команда рассыпалась в лаву, а полк, не слезая с подвод, останавливался.

      – Послушайте, а где война? – шутил Нартов. – По-сюш’ьте, как говорят гвардейцы…

      Смело мы в бой пойдем

      За Русь любимую, –

      запевал, покачиваясь на подводе, Свечников.

      И, как один, умрем

      За неделимую! –

      подхватывали идущие с нами эскадроны какого-то гусарского полка.

      Мы прошли станцию Смородино, Басы, с двух сторон быстрым налетом взяли Сумы и, на ходу развертываясь в Дроздовскую дивизию, продвигались к Белополью.

      Поля были сжаты. На кустах курчавились листы. Лето уже кончалось…

      – Пехотным полкам всегда не везет! – ворчал унтер-офицер Филатов, когда, гремя по камням, подводы въезжали в узкие улицы Белополья. – Весь день трясись на подводе, потом последним въезжай в город! Нет, разве не досадно? Проклятые конники позанимали лучшие квартиры!

      Мы подъехали к одноэтажному домику с задранной с одной стороны крышей.

      – Не изба – конура собачья!.. – Филатов досадливо махнул рукой. – Не жизнь, – с жизнью и примириться можно, – жистянка! – И, соскочив с подводы, он вскинул на плечи два вещевых мешка.

      – Извольте видеть, своих вещей мало! Ладин еще осчастливил. Один – чудаком, другой – дураком. Черт!..

      На дворе возле колодца толпились солдаты. Нартов, произведенный в ефрейторы, распоряжался:

      – По очереди! Подходи по очереди!

      Он держал перед собой деревянное ведро, обгрызанное с краев лошадиными зубами. Солдаты, не отрываясь, пили медленно, как лошади…

      Над дверью хаты висела ржавая подкова. О ступени, крытые пестрым ковриком, терлась желтая собачонка. Собачонка скалила зубы.

      – А ну, хозяйка, гостей встречай-ка! – крикнул Филатов, вместе со мною входя