Не бойся, малышка. Ирина Николаевна Тарасова

розовое с голубыми прожилками сердце разлетелось на мелкие кусочки.

      Таня машинально провела рукой по груди – кожа была гладкой, чуть влажной, а главное – целым. Судорожно вздохнув, Таня села на кровати, опустила ноги на прикроватный коврик, прислушалась. Было по-городскому тихо. Ворчала вода в трубах. За стеной, у соседей, шуршало радио. Сквозь черноту ночи стали проглядывать очертания привычных предметов. Таня повернула голову. Кошачьи глаза электронного будильника посверкивали в темноте. Прищурившись, она разглядела цифры: ноль и три двойки, два часа двадцать две минуты. Смутное чувство тревоги не покидало ее. «Вот сейчас бы шмыгнуть в соседнюю комнату и, откинув одеяло, уткнуться в мягкое, пряно пахнущее плечо бабы Софы», – вдруг подумала Таня. Мимолетная улыбка мелькнула на ее губах, но тут же виновато соскользнула с них. Бабы Софы не стало шесть лет назад, а Таня все никак не может привыкнуть. Да и как можно привыкнуть к отсутствию самого главного, самого необходимого, самого дорогого? Как можно смириться с отсутствием любви?..

      Жалость к себе костлявой рукой схватила за горло, обожгла глаза. «Слезки на колески, ну-ка не реветь. Голубые глазки, на меня смотреть», – так говорила баба Софа, когда замечала, что внучкины глаза наливаются слезами. И если Таня по-прежнему отводила взгляд с решительным намерением пуститься в рев, баба Софа прибегала к оружию на полное поражение. Она выставляла вперед руку с торчащими указательным и мизинцем и, покачивая, приближала пальцы к подмышкам. «Идет коза рогатая за малыми ребятами. Кто ревет? Забодаю-забодаю» Таня всегда боялась щекотки…

      Она провела рукой по лицу, смывая воспоминания и, нащупав пальцами ног шлепанцы, встала, осторожно ступая, прошла на кухню. Открыв кран, выждала несколько минут и подставила стакан под тугую струю воды. Ночью напор был сильным даже на их пятом этаже старой хрущевки, где Таня жила вместе с матерью и ее сожителем в двухкомнатной квартире. Мать с сожителем – в большой, но проходной комнате, Таня – в маленькой, но своей. В ее комнату вход посторонним был запрещен. Об этом свидетельствовала надпись с угрожающим черепом и перекрещенными костями во весь лист. Надпись и замок на двери появились после смерти бабы Софы.

      Глава 1

      До четырнадцати лет Таня жила с бабушкой, вернее – с прабабушкой. Софья Алексеевна (Баба Софа – так звала ее Таня) была матерью матери Тани. Когда Таня появилась на свет, ее юной матери было шестнадцать, временно незамужней бабушке – тридцать четыре, а одинокой прабабушке – пятьдесят пять. Мать и бабушка жили в общежитии, а у прабабушки была двухкомнатная квартира. Когда будущая мать Тани узнала о своей беременности, избавляться от плода легальным путем было уже поздно: суровая врач-гинеколог огласила приговор: двадцать – двадцать две недели. Не желавшая стать бабушкой, Вера Петровна повела дочь к своей знакомой, которая должна была с помощью спицы выковырять случайное последствие подростковой шалости. Но тут вмешалась Софья Алексеевна. Она приютила внучку и, когда настал срок, проводила ее в роддом, а потом на своих еще довольно крепких руках принесла правнучку к себе домой.

      Мать Тани прожила у бабушки меньше года. Однажды Софья Алексеевна раньше обычного вернувшись с работы, застала внучку в объятиях соседа по площадке. Молодую мамашу рьяно «окучивал» бывший солдат срочной службы, а малышка с восхищением наблюдала за игрой взрослых, засовывая себе в рот рассыпанные по полу розовые таблетки, высыпавшиеся из пластмассового контейнера, который вместо погремушки дали дитяте случайные любовники. Вызванная бабой Софой «скорая помощь» спасла ребенка, а испуганная мамаша сбежала, успев прихватить спрятанную под стопкой полотенец бабушкину заначку.

      Младенец остался полностью на попечении прабабушки. С раннего детства Таня усвоила, что они «не богатеи», спокойно поглощала ежедневные каши и донашивала кофточки, платьишки и пальтишки, которые доставались Тане от подросших детей сердобольных соседей. Не смотря на прижимистость, близкую к скупости, бабу Софу Таня любила. В своих поощрениях и наказаниях она была строго логична: Таня всегда знала, какой поступок заслуживал похвалы, а какой – неодобрения. И еще баба Софа никогда не жаловалась на жизнь – она с ней сражалась. Но поединок был неравным.

      Баба Софа умерла, не дожив года до семидесяти. В феврале впервые ее настиг инсульт, в апреле случился инфаркт, а в августе – банальное ОРЗ дало осложнение на легкие, и Софья Алексеевна умерла от удушья.

      Тогда впервые Таня услышала во сне звон. Она машинально нажала на кнопку и только потом взглянула на циферблат старенького будильника. Большая стрелка подходила к двойке, маленькая едва отошла от семерки. Начинать день было еще рано, но Таня встала. Она подошла к бабушкиной кровати, выключила настольную лампу (баба Софа, если ее настигала бессонница, ночью читала) и взглянула в лицо спящей. Баба Софа лежала с открытыми, но уже остекленевшими глазами. Машинально Таня дотронулась до ее руки. Кожа была холодной и гладкой, будто обсыпанная тальком. Рядом с кроватью, раскинув страницы, как крылья, валялась книга. «Жизнь за любовь», – прочла Таня на обложке.

      Она подняла книгу с пола и еще раз взглянула в лицо бабушке. Баба Софа так же бесцветно смотрела куда-то вдаль,