Женщина в белом. Уилки Коллинз

что ж, друг мой, вы сделали все, что могли, и я сделал все, что мог; оставим пока это дело… Наши козыри биты, мистер Хартрайт, – продолжал, обращаясь ко мне, старый джентльмен, когда слуга удалился. – На сегодня женщины перехитрили нас и расстроили наши планы. Нам теперь остается только подождать до следующего понедельника, когда приедет сэр Персиваль Глайд… Не налить ли вам еще вина? Хороший портвейн! Доброе, крепкое, старое вино. Хотя в моем погребе есть и получше.

      Мы вернулись в гостиную, где я проводил счастливейшие вечера моей жизни и где был теперь в последний раз. С тех пор как похолодало и дни стали короче, гостиная выглядела совсем по-иному. Стеклянная дверь на террасу была закрыта и завешена плотными портьерами. Вместо мягкого света сумерек, при котором мы, бывало, сидели, яркий свет лампы слепил теперь глаза.

      Все стало иным, и внутри и снаружи, все изменилось.

      Мисс Голкомб и мистер Гилмор сели за карточный стол, миссис Вэзи – в свое обычное кресло. Они могли располагать собой как хотели в этот вечер; тем сильнее чувствовал я свою скованность. Я видел, как мисс Фэрли медлила у рояля. Раньше для меня было так естественно подойти к ней. Теперь я был в нерешительности и не знал, к кому обратиться и что делать. Мисс Фэрли быстро взглянула на меня, взяла ноты с пюпитра и подошла ко мне.

      – Не сыграть ли вам какую-нибудь из мелодий Моцарта, которые вам так нравились? – спросила она смущенно, открывая ноты и опустив глаза.

      Прежде чем я успел поблагодарить ее, она поспешно вернулась к роялю. Стул подле него, на котором я, бывало, сидел, теперь никем не был занят. Она взяла несколько аккордов, взглянула на меня и посмотрела в ноты.

      – Не сядете ли вы на ваше старое место? – спросила она отрывисто и тихо.

      – Да, я посижу здесь на прощанье, – ответил я.

      Она ничего не сказала. С сосредоточенным вниманием она разглядывала ноты, которые знала наизусть, которые играла столько раз в минувшие дни. Я понял, что она слышала мой ответ, понял, что она чувствует мое присутствие рядом с нею, когда увидел, как алые пятна на ее щеках погасли и лицо ее побледнело.

      – Мне очень жаль, что вы уезжаете, – почти прошептала она, все пристальнее вглядываясь в ноты.

      Пальцы ее летали по клавишам со странной лихорадочной энергией, которой я раньше не замечал в ее игре.

      – Я буду помнить эти добрые слова, мисс Фэрли, спустя долгое время после того, как пройдет завтрашний день.

      Ее лицо побледнело еще больше, и она почти совсем отвернулась от меня.

      – Не говорите о завтрашнем дне, – сказала она тихо. – Пусть музыка говорит с нами сегодня вечером языком более выразительным, чем наш.

      Губы ее задрожали, с них слетел легкий вздох, который она напрасно старалась заглушить. Ее пальцы нерешительно скользнули по клавишам, прозвучала фальшивая нота, она хотела поправиться, сбилась и бросила играть. Мисс Голкомб и мистер Гилмор удивленно подняли головы от карт, за которыми они сидели. Даже миссис Вэзи, дремавшая в кресле, проснулась