Опимия. Рафаэлло Джованьоли

уйду вместе с Ганнибалом, но только тогда, когда Ганнибал разрушит и сровняет с землей твой проклятый Рим, – издевательски ухмыльнулся в ответ карфагенянин.

      – О Марс Мститель!.. Хорошо… Я не дорожу жизнью, но прежде пойду и расскажу претору о том, что в стенах Рима находится карфагенский лазутчик… И если я умру, то по крайней мере спасу родину от твоих происков. Ты тоже умрешь, мерзкий варвар…

      Так говорил тихим взволнованным голосом, но с большим воодушевлением молодой римлянин, устремив сверкающий ненавистью взгляд на карфагенянина, а тот, скрестив руки на груди, угрожающе разглядывал Луция Кантилия, а потом издевка снова появилась на его лице, и он произнес:

      – Понимаю… Ты не боишься смерти… А что будет с Флоронией?

      При звуках этого имени разгоряченное, залитое яркой краской возмущения лицо молодого человека мгновенно покрылось мертвенной бледностью, руки его безвольно повисли, и Луций, опустив голову на грудь, глубоко вздохнул. Вздох этот был подобен рыку раненого зверя.

      Африканец торжествующе уставился на молодого римлянина своими маленькими черными сверкающими глазками.

      И оба снова застыли в молчании.

      – Вижу, – немного погодя спросил Агастабал, – твой благородный гнев, римлянин, разом поутих?

      Луций Кантилий гордо вскинул голову и поднес инстинктивно сжавшуюся в кулак руку к губам, угрожающим жестом потряс ею перед лицом африканца, после чего, еще раз бросив на него презрительный взгляд, удалился по Этрусской улице.

      Покачав головой, Агастабал злобно ухмыльнулся, бросил вслед удаляющемуся римлянину взгляд, в котором смешались ненависть и жалость, после чего, пожав плечами, – подобно человеку, которому в данный момент все безразлично, – направился к лестнице, ведущей на Форум, откуда доносился неясный ропот толпы, а она с каждым мгновением все разрасталась.

      Тем временем следом за конными легионерами прибыл один из декурионов конницы алариев[9], вышедший невредимым из тразименской бойни.

      Возбуждение, охватившее горожан, достигло грандиозных размеров; самые странные и горестные вести облетали город с быстротой молнии, с каждым часом принимая все более серьезный характер. Люди поспешно покидали дома и лавки; даже женщины, так редко показывавшиеся в публичных местах, спешили на Форум – бледные, испуганные, гонимые тревогой хоть что-либо узнать о дорогих им людях, сражавшихся в консульской армии. Обширная площадь народных собраний через пару часов едва могла поместить толпу, теснившуюся к портику курии, требуя буйными криками или плачущими голосами новостей о совершившемся кровопролитии. Из здания курии поспешно выходили курьеры, остававшиеся при особе претора, и в сопровождении четырех из шести его ликторов бежали по городу, стуча в двери жилищ сенаторов, и призывали их именем магистрата в Гостилиеву курию на чрезвычайное заседание сената.

      В это время Луций Кантилий, еще ничего не знавший о несчастье, шел, взбешенный, погруженный в свои мысли, по

9

Аларии – так называли конников, набиравшихся среди римских союзников. Название свое они получили от латинского слова ала («крыло», «фланг»), так как обычно сражались на флангах легиона. (Примеч. авт.)