Ренегат. Александр Лавров

подать?

      – За что? Ведь этот человек не делает нам ничего худого!

      – А зачем смотрит?.. Ишь, буркалы-то… Словно у змеи-гадюки.

      – Оставьте его, Иванов, не обращайте внимания, если он вам не нравится.

      Однако толстяк-парень не унимался и шел, что-то ворча себе под нос. Впрочем, и эта воркотня, и все его грубоватые выходки носили отпечаток несомненного добродушия. Пожалуй, он нисколько и не сердился, а просто, видя себя предметом внимания, ударился в столь свойственное всем вообще русакам балагурство, которым они любят прикрывать свое смущение.

      Смущаться, конечно, было от чего. Новые места, новые люди, новая жизнь – все было и дико, и ново. Все было так необычно, так разнилось от того, к чему привыкал с малолетства Иванов, что каждая случайность и поражала, и угнетала его. Притом же Василий Иванов совершенно не знал английского языка и был уверен, что и по-русски никто не знает здесь. Последним, пожалуй, более всего и объяснялась его развязность. Иванов балагурил, паясничал и был вполне доволен эффектом, какой производили его шутовство и никому не понятные речи.

      Японец, следовавший за русскими, был тих и спокоен. Однако это преследование не то чтобы раздражало Василия Иванова, а скорее подзадоривало его к новым и новым выходкам, от которых его еле-еле сдерживал его молодой, но более спокойный товарищ.

      – И чего ходить? – ворчал Василий. – Что, на нас узоры разноцветные нарисованы или нос выше лба вырос?

      Иванов остановился и, дав Контову время несколько пройти вперед, вдруг круто повернулся и, шагнув к японцу, спросил по-русски:

      – Вам, собственно говоря, что от нас надобно?

      Однако смутить своего преследователя ему не удалось… Японец вежливо приподнял шляпу и произнес по-русски:

      – Я имею честь говорить с господином Ивановым из Санкт-Петербурга?

      4. Знакомство

      Иванов с минуту стоял, неестественно выпучив глаза на улыбавшегося прямо в лицо ему японца, видимо, очень довольного произведенным им эффектом. Наконец, смущение, изумление и даже испуг начали проходить.

      – Вы, господин хороший, – обрел вновь дар слова Василий Иванович, – кто же такой?

      Японец приподнял шляпу и вкрадчивым голосом произнес:

      – К вашим услугам: Аррао Куманджеро, негоциант.

      – Так, так! – погладил свою бородку Иванов. – А что же вам, собственно говоря, угодно?

      – Только иметь счастье познакомиться с вами.

      – Ну, уж и счастье! – смутился русский рабочий.

      – Именно счастье! – подтвердил японец. – Вы, то есть, собственно, вы и ваш товарищ – русские и притом еще недавно из России. Здесь, во Фриско, если есть русские, то большей частью грубые, полупьяные матросы.

      – Мы от них тоже не бог весть как далеко ушли, – пробормотал Иванов.

      Куманджеро заулыбался во весь свой широкий рот.

      – Что вы, что вы! – замахал он руками. – Я знаю Россию, я часто бывал на вашем северо-востоке; подолгу жил во всех крупных торговых техническо-заводских центрах и привык любить