Интегрировать свет. Евгения Сафонова

б мне кто-нибудь такое сказал, я бы тоже посмеялась.

      Когда колдовской свет померк, Лод опустил руки – и открыл глаза, заблестевшие живым блеском.

      – Спасибо. Так гораздо лучше.

      – Обращайся. – Я сложила ладони на коленях. – Всегда рада помочь.

      Это не было пустой любезностью. В конце концов, эта энергия мне всё равно не пригодится. Не в ближайшее время. И кому ещё мне её отдавать, как не Лоду? Я ведь действительно рада была видеть, как его щёки покидает полотняная бледность.

      Внезапная мысль заставила всю радость исчезнуть, как воздух из проколотого шарика.

      Лод сразу заметил перемену моего настроения.

      – Скажи, о чём ты думаешь.

      – Ни о чём. – Я опустила взгляд. – Ерунда.

      Никогда не любила раскрывать кому-то душу и мысли. Во всяком случае, те их части, которые делали тебя уязвимой.

      И почему тогда ему, вот уже второй раз, мне действительно хочется сказать?

      – Снезжана, я уже говорил: ты слишком многое держишь в себе. Скажи.

      Я помолчала, считая стежки на одеяле. Мелкие, аккуратные штрихи, прочерченные белыми нитками.

      Пять, десять, пятнадцать…

      – Просто подумала… ты исцелил Фаника, а в моём мире он бы наверняка умер. Или остался калекой. А… моя мама – она ведь не мгновенно… не сразу, на месте…

      Двадцать пять. Тридцать.

      – Её довезли до больницы, и она уже там, в реанимации…

      Сорок.

      – И если бы в нашем мире была магия… такие целители, как ты…

      Я замолчала, поняв, что мне срочно нужно пробежаться по степеням девятки. Но добралась только до пятой, когда Лод накрыл мою ладонь своей.

      В этот раз – без необходимости.

      – Магия тоже не всесильна. И убивает так же легко, как и лечит. Взамен неисцелимых ран у нас появились неисцелимые проклятия. – Другой ладонью он коснулся моего подбородка, заставив вскинуть голову. – Плачь, если хочешь.

      Я замерла, почему-то чувствуя себя пойманным в ловушку зверьком.

      Сейчас его близость дарила лишь чувство уюта. Тепла. И ничего больше. Наконец-то – правильно.

      Почему тогда мысли всё равно путаются?..

      – С чего ты взял, что я хочу плакать?

      – Потому что я знаю тебя. Потому что за последнее время ты увидела слишком многое и прошла через то, через что не должна была проходить. Потому что ты ребёнок, который потерял всё, что у него было, и пока не приобрёл чего-либо стоящего взамен. И ты должна научиться плакать. Со слезами выходит боль, но ты никогда не даёшь ей выхода. Тем самым делая частью себя.

      – Я не…

      – Нет, ты ребёнок. – Даже сейчас он угадал, что именно я собираюсь возразить. – Да, в чём-то ты взрослее, чем все, кого я знаю. Зато в другом – маленькая девочка, которая слишком рано осталась одна. Ты привыкла всегда быть сильной, но теперь ты не одна и быть сильной нет нужды. Не всё время.

      – Я не хочу привыкать к тому, что я не одна. – Я почувствовала улыбку, невольно кривящую мои губы. – Ты