Путешествие в Рай-Город. Андрей Халов

лень было для приличия и соблюдения собачьего этикета хотя бы просто поскалить зубы.

      Как-то незаметно, к вечеру, Дима оказался у ограды «Космоса». Он сам не мог понять, как пришёл сюда, потому что блуждал по Москве совершенно бесцельно, и вероятность снова оказаться в этом районе была один на миллион. Но он всё-таки здесь очутился.

      Его вдруг нестерпимо потянуло войти внутрь этого бастиона роскоши, упасть в ноги Веронике и молить её, просто умолять её простить его за всё, – за что она там на него была сердита, знать бы, – и взять с собой в Сумы, увезти его на родину, на Украину. А уж там он как-нибудь с ней рассчитается…

      Дело дошло до того, что он даже направился в крайней решимости к четырёхлопастной вращающейся двери входа в гостиницу, на ходу придумывая, что сейчас ей скажет. Но у самого крыльца, перед первой ступенькой, его что-то остановило. И он встал как вкопанный, не в силах ступить дальше ни шагу.

      Нерешительность вдруг догнала его, словно поотставшая подруга, и напала на него сзади, настигла, обволокла, и теперь он уже придумывал себе оправдания, почему не может зайти в гостиницу: на дверях грозный, сердитый швейцар, а вид у него помятый, нищенский, бродяжный, от него за версту несёт «клоповной» ночлежкой, а здесь то и дело причаливают автобусы-экспрессы с иностранцами! Да его просто не пустят в таком затрапезном виде внутрь, даже на порог не пустят!..

      Постояв так минут пять, Дима понял, что не сможет теперь уже зайти в «Космос». Ни за что! Решимость куда-то испарилась, и он остался один на один со своей робостью.

      Отойдя немного, он стал с тоской прогуливаться по огороженному огромному двору гостиницы, прошёл к статуе Шарля де Голля, и уже оттуда посмотрел вверх на окно номера, где ещё вчера жил.

      В окне стояла Вероника. Нет, возможно, это была уже и не Вероника. Скорее всего, она уже покинула Москву. Но чей-то женский силуэт виднелся в не зашторенном проёме окна. И Диме хотелось, чтобы это всё-таки была Вероника, и чтобы она хотя бы сейчас, с высоты своего положения, из дорогого номера роскошной гостиницы, смотрела на него, пусть без любви и даже без любопытства, но хотя бы просто так, как смотрят на уличный пейзаж, частью которого он теперь был. Ему всё же хотелось, чтобы Вероника заметила его из своей уютной и благополучной дали и позвала его к себе. Но он понимал, что это глупое мечтание. Больше всего на свете Вероника, кажется, любила деньги…

      – Вот бы мне рублей … миллионов десять! – вдруг с какой-то досадой, горечью, но одновременно с пламенной надеждой и верой, что такое возможно, подумал Дима.

      Он снова глянул через плечо на силуэт девушки в окне их номера, который почему-то всё-таки был похож на Веронику, и побрёл прочь.

      Полночи он снова шёл наугад сквозь поднявшуюся пургу и вьюгу, кутаясь в своё демисезонное пальтецо, которое для таких длительных прогулок по московскому морозцу явно не годилось. Каким-то чудом выгреб он на ту же самую ночлежку, что было уже совершенно непостижимо и невероятно.

      Ни денег, ни чего-нибудь стоящего у Димы теперь