Смешно до слез. Исповедь великой актрисы в анекдотах и афоризмах. Фаина Раневская

когда-то говорил своему ученику Ге:

      – Лучше ничего не делать, чем делать ничего.

      Боже, как же он прав! Но сейчас делают сплошное «ничего» и ничуть этого не стесняются. Тошно…

      Вернулась в Моссовета к Завадскому. Нет, не к нему – в театр. Хотела играть у Ирочки Вульф.

      Удивительный все же человек Завадский. С Верой Марецкой расплевался и ушел к Улановой, но потом помирился, к ним с Женькой не вернулся, но Веру боготворил до самой смерти (своей). С Ириной Вульф разбежались, но остались друзьями, не мешает ей играть и ставить. Только со мной почему-то всегда одни ссоры. Может, потому, что я не была ни его женой, ни его любовницей?

      А ведь верно, нужно было женить на себе Завадского хоть на пару дней, скомпрометировать и женить, чтобы стать еще одной примой в его театре!

      Тьфу! Глупости! Примой я и так стала. Третьей. Две другие – Марецкая и Орлова – неоспоримы, против них никакие свидетельства о браке не помогут. У них нет носа моих размеров и такой же ж… пы. А таланта хватит, чтобы меня переспорить. Вернее, не было и хватало, все уже в прошлом…

      Завадский слово сдержал, дал Ире Вульф поставить для меня «Дядюшкин сон», позволив играть Марию Александровну. А через два года пригласил Варпаховского для «Миссис Сэвидж». Тоже поступок, потому что Варпаховский только что вернулся из мест весьма отдаленных.

      Как у него репетировалось? Оч-чень своеобразно! Половина спектакля репетирована либо в парке на скамеечке, либо у меня дома.

      Леониду Викторовичу наговорили обо мне столько, что, казалось, и подходить не должен, а он рискнул. Лез в пасть огнедышащему дракону, можно сказать, но твердо решил, что миссис Сэвидж – это я и только я.

      Я в долгу не осталась, сделала все, чтобы он эту затею бросил. Знаете, лучше разочаровать, добить человека сразу, чтобы не ждал ничего хорошего, чем разочаровать тогда, когда он вложит в тебя душу. Это даже хорошо, что Варпаховского напугали моим невыносимым характером и старческим маразмом.

      Я ему так и объявила:

      – Если я вас назову Василием Ивановичем, не обижайтесь, это имя Станиславского.

      Каким чутьем Леонид Викторович понял, что я изображаю идиотку, еще не став ею, не знаю, но поддержал:

      – Хорошо, Мария Николаевна…

      – Какая Мария Николаевна? Ермолова?

      – Нет, Бернар.

      – Бернар – Сара.

      – Конечно, а Станиславский Константин Сергеевич.

      – А Мария Николаевна – Ермолова.

      – А Василий Иванович Качалов.

      – А мы с вами кто?

      – Придется смотреть в паспорт…

      На первый раз мы были квиты. Осталось только посмеяться.

      Читали текст прямо на Сретенке на скамейке, проходившие мимо люди сначала шарахались, потом узнавали во мне чертову Мулю и с любопытством останавливались. Толпа росла, пришлось ретироваться ко мне в квартиру.

      Я, старая идиотка, напрочь забыв, откуда недавно вернулся Варпаховский и что он просто не может любить собак, потому что в каждой видит цепного пса охраны,