Буча. Синдром Корсакова (сборник). Вячеслав Немышев

Знамов, приклад выверни вбок, наковыряй уступчик, в уступчик и упри. Так на автомате спать можно. Кирзачи, говоришь, жмут? Портянки перемотай. Кирзачи, Знамов, вещь. Без них потонешь. Ботинки тебе на дембель выдадут. Сам добудешь. Ты парень, смотрю, крученый. Домой пишешь?

      – А че писать-то? – простуженно хрипит Иван.

      – Ну и не пиши, хотя матери надо. Успокоить, что жив и так далее.

      Данилин поправил на груди бинокль.

      – Вот урод. Вещь испортил, надо же.

      Днем раньше Данилин словил биноклем пулю. Повезло старлею. Он только поднес окуляры к лицу, тут и прилетело: вырвало из рук – палец поранило осколком.

      Лейтенант Буймистров с первого взвода вечером в палатке налил из своей фляжки.

      – Заначка. Спирт. Как знал, для тебя берег.

      Утром, когда менялись взводами на позициях, Буймистрова убило. Он даже не вскрикнул – рухнул навзничь, – снайперская пуля попала лейтенанту прямо в лоб под каску. Вытянулся Буймистров на мокром снегу. Повалило вдруг хлопьями: снег ложится на лицо лейтенанту, а не тает. Смотрит Буймистров в небесную муть, глаза пеленой уж затянуло. Присел Данилин рядом, глаза другу закрыл, потом пуговку на воротнике ему бережно так застегнул.

      – Берите его, Знамов.

      Отнесли Буймистрова к остальным, что лежали в рядок за палатками под флагом.

      Вьется полотнище над позициями – небесного цвету, с парашютными стропами, изрешеченное, истерзанное ветром и пулями. Развевается над холодной степью десантное знамя. Знамя – символ. Через три недели боев роту переодели в новое «хэбэ». Знамя как было, так и осталось. Его даже из гранатометов «духи» били – дыры получались с кулак.

      Смотрят солдаты – на месте знамя.

      Глянет ротный, скажет деревяшку-флагшток поменять. Не ровен час рухнет, стыдоба тогда десантуре.

      Петька Калюжный лазил менять.

      Свистят пули.

      Петька закрепил – слазить нужно, а он еще минуту покуражился. Пульки близко, близко засвистели. Скатился Петька в окоп: дышит как паровоз, глаза безумные, матерится страшно:

      – Я их маму имел, я их папу имел и гвоздик, на котором висит портрет ихнего дедушки, тоже имел! Эй, малой, Буча, епть.

      Петька всех, кто ниже его ростом, так звал – всю роту. Он же самым высоким был, на парадах красовался в первой шеренге. Петька герой. Таких бабы любят.

      – Слышь, Буча, давай пыхнем, мочи нет, – Петька черным ногтем потер под носом, мечтает вслух: – Приду домой, всех баб перетрахаю, а потом начну с первой.

      Иван протягивает Петьке папиросу-косяк.

      – Взрывай. Спичка есть?

      – Есть, – отвечает Петька и вдруг глаза вылупляет и страдальческим голосом просит: – Газету-у… Ой, приперло! Дай бумаги, давай быстрей, что ли! – запричитал Петька, замялся, затанцевал на месте.

      – Засранец ты, – не то с укором, не то со смехом говорит ему Иван. – Тебе рулона в день не хватает. Жрешь все подряд.

      – Да че едим-то? – Петька примирительно хохотнул. – Тушняк, да галеты. Днище пробивает не с обжорства, а с микробов.

      – С