Название | Во дни Пушкина. Том 2 |
---|---|
Автор произведения | Иван Наживин |
Жанр | Литература 20 века |
Серия | Пушкинская библиотека |
Издательство | Литература 20 века |
Год выпуска | 1930 |
isbn | 9785444490891 |
– Нисколько! – зевнул тот. – У нас в клубе есть старик один. Он целые дни не отрывается от газет в читалке. И все думали, что политикан завзятый. А потом оказалось, что он читает только объявления о продаже девок…
– Зачем?!
– Ни зачем, так! – засмеялся Нащокин. – Кому объявления о девках, кому Альфред де Виньи, а мне на все наплевать…
За дверью, совсем близко, раздался вдруг теплый, полный и красивый женский голос, певший «друг милый, друг милый, с далека поспеши…». Дверь отворилась, и в комнату вошла стройная, смуглая, пестрая, жгучая Оля с желтыми белками агатовых глаз и большими золотыми кольцами в маленьких ушах.
– А! – просияла она на Пушкина белыми зубами. – Прихорашиваешься?
Когда она увидала впервые в таборе Пушкина, она даже испугалась и бросила своим подругам по-цыгански: «Дыка, дыка, на не лачо: таки вашескари!»[32], но потом пригляделась к нему, полюбила его простоту и веселость, читала, восхищаясь, его «Цыган» и часто пела ему его любимые песни. И он звал этого хорошенького звереныша «радость моя…»
Медленно качаясь, точно танцуя, Оля подошла к своему другу, села к нему на диван и, глядя смеющимися глазами на Пушкина, стала ласкаться к Нащокину, как кошечка. И вдруг начала его щекотать. Он отталкивал ее, молил, брыкался ногами, хохотал, но она не отставала.
– Олька… ведьма… отстань!.. А-ха-ха-ха… Пусти, тебе… говорят… Олька… Ты знаешь… а-ха-ха-ха… что я… а-ха-ха-ха… терпеть не могу… Пус… А-ха-ха-ха…
– Я отучу тебя, безобразник, до полдня валяться… Что? Что? Будешь?..
– А-ха-ха-ха… Уми… раю… Пус… ти… А-ха-ха-ха…
От них так и брызгало молодым счастьем… Хохоча на них, Пушкин надел нащокинский фрак.
– Знаю, знаю, куда собираешься, молодец, – погрозила ему пальчиком цыганка. – Лучше бы взял ты какую-нибудь у нас из табора да и жил бы, любился, покуда любится… Другие не любят так, а ты ведь и сам цыган… – оскалила она белые зубы. – А?
Но Пушкин был слишком захвачен предстоящим. Он только улыбнулся Оле и сказал успокоившемуся, наконец, другу:
– Ну?
– Ну… – отозвался тот ласково. – Bonne chance![33]
Пушкин крепко пожал обоим руки и быстро вышел.
И опять: упоительно и тепло пахло распускающимися тополями, весело дребезжали колеса по мостовой, пели колокола и слепило солнце. Он точно сквозь туман видел и алую скорлупу от яиц, разбросанную ребятами по улице, и воркующих по карнизам голубей, и праздничную толпу, и первых пьяненьких, которых мотало из стороны в сторону, – разговелись, православные! – и прифрантившихся полицейских в белых нитяных перчатках, и еще более прифрантившихся визитеров, которые метались по городу, и умилительную зеленую щетинку первой травки между нагретых камней… Но ехать было близко: Гончаровы по-прежнему жили на углу Б. Никитской и Скарятинского переулка.
У них никого не было. По взволнованному
32
Гляди, гляди, какой урод: чистая обезьяна! (
33
Удачи! (