Короткое падение. Мэтью Фитцсиммонс

рода ловушкой.

      – Вот и хорошо, – сказал судья. – Мое предложение прямое и откровенное. Десять лет тюремного заключения либо вербовка в Корпус морской пехоты Соединенных Штатов. Служить придется пять лет. Это всего лишь половина альтернативного тюремного срока. Но все-таки не тюрьма. Кроме того, на службе – с твоими мозгами – ты мог бы заняться чем-нибудь полезным, а не только считать недели, месяцы и годы до того, как откинешься. Итак… десять лет или вербовка. По окончании вербовки я лично вычеркну запись в судебном протоколе, и ты сможешь спокойно устроить свою жизнь в этом прекрасном мире.

      Судья допил свою бутылку и искоса через стол посмотрел на Гибсона.

      – Я закончил, сынок. Теперь твоя очередь. Не торопись и хорошенько все обдумай. Да – означает, что ты станешь морским пехотинцем, нет – отправляешься в тюрьму. Только сообщи мне свой ответ, и всё. И не дай нагреться своей коле. Это был любимый напиток твоего отца в колледже.

      Гибсон взглянул на судью, который улыбнулся в ответ.

      Некоторое время они сидели в тишине, хотя решение вообще не отняло никакого времени и было принято сразу же. Даже двадцать лет на военной службе были бы совсем небольшой ценой, которую надо заплатить, чтобы избежать еще одной ночи в тюремной камере. А ведь это была всего лишь камера временного содержания. Настоящая тюрьма – совсем другое дело, она намного серьезнее и страшнее, и мысль о ней приводила Гибсона в ужас. Он не озвучил свой ответ сразу. Ему понравилось сидеть вместе с судьей, потягивая колу и надеясь, что Берк расскажет что-нибудь о его отце.

      Но судья так ничего и не рассказал – ни сейчас, ни позже – в многочисленных письмах, которые они написали друг другу, пока Гибсон находился на службе. Первое пришло совершенно неожиданно – за день до выпуска из Центра приема новобранцев морской пехоты Пэррис-Айленд. Это было всего лишь третье письмо с момента вступления в корпус и представляло собой вдумчивое размышление о взрослой жизни. Оно насчитывало двадцать рукописных страниц. Гибсон сидел на краю койки, перечитывая его снова и снова. Это был как раз семейный день, когда к большинству его товарищей-сослуживцев приехали родственники, и они вместе совершали экскурсию по базе. Письмо заставило его почувствовать себя менее одиноким. В ответном письме он выразил сердечную благодарность. После этого они обменивались письмами каждые несколько месяцев. Письма Гибсона были краткими, но содержали много новостей, а письма судьи – экспансивными и философскими. Вон-младший спрашивал себя, что посоветовал бы ему судья в данной ситуации.

      – Я помню, когда видел тебя в последний раз, – сказал Гибсон. – Сразу после того, как судья заявил, что я отправляюсь в Корпус морской пехоты. Все сошли с ума, но только не ты. Я хотел видеть твою реакцию, но ты просто встал и ушел. Причем не сразу, а сначала застегнул пиджак. А потом вышел, как будто ничего такого не произошло. Очень спокойно. Ты, наверное, подготовился к тому, чтобы доставить дурные вести Ломбарду?

      – Вот именно.

      – Мне