Духов день (сборник). Николай Зарубин

грёзы, томление тела и обмирание души.

      Годов пятнадцать ей было, когда в ватаге такой же, как и она, молоди притащилась на Мокрый луг доглядывать за теми, кто уже хороводился, распевая и приплясывая под разливистую гармонь. Выглядывала из-за кустов и берёзин, таращила глазёнки на то, как парни и девки то сходились в танце, то расходились, притопывая.

      «А мы просо сеяли, сеяли…» – задирали девки.

      «А мы просо вытопчем, вытопчем…» – настаивали парни.

      Хотелось туда же, да года не пускали. Подрасти надо было. Тут и тронул девчонку за плечо кто-то.

      Вздрогнула, обернулась, а то стоит Семён, который был старше Настеньки годов на десять.

      – Ну что, душа моя, – спросил. – Тоже тянет попрыгать?

      – Тянет, – прошептала, как заворожённая.

      – А пойдём прогуляемся по лесу, я тебе сказку расскажу.

      – Пойдём, – чуть выдохнула.

      И пошли. Он степенно, с хорошей улыбкой на смуглом лице, она чуть в сторонке – растерянная, притихшая.

      Семёна Зарубина она знала. С парнями деревенскими он мало в чём сходился, дружил только с Ларионом Беловым. С этим его только и видели.

      Не слыл ленивцем и забиякой, не был замечен в чём худом, а вот с книжкой – замечен. Всё читал, к дьячку местному хаживал, разговоры всякие вёл. И дома у Настеньки о Семёне по-доброму отзывались, особливо тятенька, который вообще-то скуп был на слова. Зато уж ежели скажет, дак золотом сыпались те слова, хоть собирай – да на базар в Тулун поезжай за обновами.

      – В деда, – говаривал родитель. – Не в тятеньку-балабона. Дед-то его, Степан Пименович, знатный был християнин. Умел работать, землю понимал. Энтот – в него: и обличьем, и повадкой.

      Слышала, да не слушала девонька слухом сторонним, потому как мала была. А тятенька нет-нет да помянёт Степана Пименовича:

      – Сказывали, секрет он какой-то знал, будто бы переданный ему одним пришлым стариком. Оттого и рожь родилась, и скот вёлся, и птицы был полон двор. А помер – поделили хозяйство-то детки и расфуговали нажитое, ни с одного толку нету.

      И договаривал в раздумье:

      – Може, внуку передал секрет-то, любил он Сёмку, всюду за собой таскал…

      Оказавшись с Семёном наедине, вдруг вспомнила те тятенькины наговоры да возьми и ляпни ни с того ни с сего:

      – Секрет ты будто бы знашь, про то тятенька сказывал. А секрет тот дедушка твой, Степан Пименович, тебе передал…

      И выскочила наперёд, встала пред ним, заглядывая в глаза Семёновы снизу вверх.

      – А хочешь, расскажу тебе, душа моя, и о деде своём Степане Пименовиче, и о секрете его?

      – Сказывай! – подскочила Настенька на месте.

      – Слушай же… Отсед

      Рассказ Семёна

      Были мы в то лето с дедом на заимке. И раз как-то отворяются двери в избу – и входят трое стариков. Все разные обличьем. Первый представился Богданом – высокий, седой, костистый, с большими руками и видно, что сильный. Другой,