Наследница трех клинков. Дарья Плещеева

люди на что? Вон Тришка?

      Тришка в этот миг как раз водружал на столик блюдо с холодными мясами всех сортов.

      – Сам и потащу. Людям столь хитрую механику доверять нельзя.

      И Громов, лишь малость перекусив, действительно чуть ли не на руках внес на чердак свою любимую игрушку.

      Дом был новый, на чердаке еще не набралось древнего хлама, и Громов установил трехногий телескоп у окошка без затруднений. Если бы князь Черкасский не залез туда и не давал советы, было бы куда легче.

      – Эх, жаль, до ночи далеко, – сказал Громов. – Я бы тебе показал лунные моря и все созвездия…

      – Постой! А днем в него смотреть никак невозможно? – спросил князь.

      – А чего днем смотреть – ничего же не видно…

      – Не в небо, дурень! На грешную землю! В окошки! Это ж мы и в дворцовые окошки сейчас заглянем! И по всей слободе прогуляемся! Узнаем, где у нас тут живут красоточки! Ну, давай, учи, как с ним управляться!

      – Не тронь! Убери немытые лапищи!

      Некоторое время спустя оба преображенца старательно изучали соседние окна и дворы. Увидели два грехопадения, задумались: это что же, и мы в столь важный момент являем собой такое нелепое зрелище? Громов уже решил гнать товарища с чердака, но Черкасский вдруг закричал:

      – Гляди, гляди! Нимфа!

      Во дворе (а в котором – не поймешь, потому что глядит телескоп далеко и окрестностей не показывает) прохаживалась девица в белой рубахе и с распущенными пышными волосами. Волосы были не совсем рыжие, а приятного рыжеватого цвета, достигали ягодиц. Лицо оказалось приятным, округлым, с мило вздернутым носиком.

      – Что это она? – удивился Громов.

      – Эх ты, астроном! Это она после бани волосы сушит, – догадался князь. – Видишь, на солнышке прохаживается… пусти… узнать надобно, чья такова…

      – На что тебе?

      – Сам знаешь, на что… она неспроста этак бродит, заманивает…

      – Ну да! Она знает, что на чердаке сидят два болвана с телескопом, и для них старается!

      – Нужно отыскать тот дом.

      – Не стану, и не надейся.

      Громов был старше князя года на четыре и потому принимал иногда отеческий тон. Зато князь был чиновнее – Елизавета Темрюкова-Черкасская знала, кому за карточным столом у важной персоны или даже у самой государыни проиграть дорогую безделушку, чтобы сын веселее поднимался по служебной лестнице. Так на так и выходило.

      Вниз они спустились вместе и доели мясо. Теперь нужно было придумать себе развлечение до ужина.

      – Вот что плохо в Аркадии – скука смертная! – догадался князь. – Видел на картинах – овечки пасутся, пастушок на камушке сидит – идиллия! А он там со скуки помирает. Разве что пастушка?… Слушай, Громов, какая идиллия без пастушки?

      – И какая идиллия без французской хвори? – осадил его старший товарищ. – Нет уж, лучше скука!

      – Может, поупражняемся? – спросил князь, имея в виду шпажный бой.

      – Куда тебе! Рука еще не зажила.

      – А