Ледяной клад. Сергей Сартаков

вчера обморозила – не растерла шерстяной рукавичкой сразу, когда кольнуло скулу, будто иголкой. А вот поесть было бы очень нужно. Да нет ничего. Ломоть хлеба, что стащила она с полки у «этих», съеден уже. Феня пошарила все же за пазухой – случайно не найдется ли там еще хотя бы кусочек. Нет, лежит только сверток – общая тетрадь с наброском контрольной работы по античной литературе и с профсоюзными марками.

      Как хорошо, что вчера она ничего не сказала Максиму об этом! Ни того, что учится заочно на первом курсе педагогического института, и бегала домой главным образом, чтобы с отцом по первой своей контрольной работе посоветоваться. Ни того, что она, недавно избранный казначей месткома, профсоюзные марки сунула в тетрадь к Эсхилу и Софоклу нечаянно, а сегодня вечером на рейде общее собрание и люди придут заодно уплатить и членские взносы. Расскажи она Максиму, тот, конечно, сказал бы «этому», а «этот»…

      Она чуть не сломала палку, со злостью и силой воткнув ее глубоко в сугроб.

      «Этот» вчера припрятал пакет, сообразил, что без пакета она не уйдет, а уйдет – вернется, оттого и подкалывал так нахально и грубо. Фене припомнилось, как ползала она вчера впотьмах по полу, искала сверток. А чего было искать на полу, когда Максим его поднял, положил на стол? Ой, как противно! Она ползала на коленях, а «этот» лежал на кровати и улыбался, конечно, – сломил, мол, упрямую Федосью на тонких ножках!

      Ну, ничего. Зато утром она поулыбалась. Проснулась, и вот пожалуйста: Максим тоже, вроде нее, заснул сидя, в шапке и в стеганке, притиснул к носу кулаком рукавицы. «Этот» спал, как лягушка распластавшись на животе, а правую руку запустил под матрац. Ну не дурак ли? Сам показал, куда припрятал сверток! Хотелось оставить ему ядовитую и злую записку, да отдумала. Какие слова ни напиши – все тогда обернется шуткой: кто кого лучше сумел перехитрить и переехидничать. А шутки быть не могло. На оскорбления шутками не отвечают! Какая беда ни закинь теперь сюда снова, в этот дом она и ногой не ступит.

      Гляди, уже Каменная падь!

      Дошла, не заметила.

      Ого! До чего же круто здесь склон падает вниз! Летом он вроде был поотложе. Но это еще туда-сюда. А вот как, спустившись вниз, потом выбраться наверх? Морозный туман мешал Фене. Она не могла разглядеть, что там, на той стороне, среди черных вздыбленных скал? Есть ли сейчас хоть что-нибудь, похожее на тропинку?

      Щеки у Фени горели, ресницы, выбившаяся прядь волос, платок у подбородка – все сплошь покрылось тонким игольчатым инеем. Недурно бы присесть и отдохнуть. Но – только там, когда все трудное уже останется позади. Это было ее правилом: вкусное оставлять «на заедку». Теплые пшеничные шаньги Феня всегда начинала есть с мякиша, выщипывая его изнутри, потом наступала очередь нижней корки, а верхнюю – хрустящую, золотистую, в розовых пятнышках запекшейся сметаны – она съедала только в самом-самом конце. Даже кедровые орехи Феня щелкала так: выбирала из горсти сперва какие помельче, а крупные брала напоследок.

      Падь глубиной в шесть