Адам Бид. Джордж Элиот

меня. Я буду очень рада, что вы останетесь со мною и что я могу говорить с вами ночью… мне очень нравится, как вы говорите. Ваш разговор напоминает мне ласточек, которые жили у нас прошлый год под кровлей, когда они, бывало, начинали петь тихо и нежно утром. Э-эх! а мой старик так любил этих птичек! И Адам также… Но нынешний год они не возвратились на свое место. Может, они тоже умерли.

      – Вот, – сказала Дина, – теперь кухня в порядке. А теперь, дорогая матушка – ведь я ваша дочь сегодня вечером, вы знаете, – мне было бы приятно, если б вы вымыли ваше лицо и надели чистый чепчик. Помните ли вы, что сделал Давид, когда Бог отнял у него сына? Пока сын был жив, он постился и молил Бога пощадить его, ничего не ел и не пил, а всю ночь лежал на земле, воссылая к Богу горячие мольбы о сыне. Когда же он узнал, что сын умер, то встал с земли, умылся и помазался, переменил платье, ел и пил; и когда спросили его, каким образом казалось, что он перестал тосковать, тогда как сын умер, то он отвечал: «До тех пор пока сын был жив, я постился и плакал; ибо я говорил: кто может сказать мне, будет ли Бог милостив ко мне и оставит ли сына в живых? Но теперь, когда он умер, зачем стану я поститься? разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, но он не возвратится ко мне».

      – О, как это справедливо! – сказала Лисбет. – Да, мой старик не возвратится ко мне, а я отправлюсь к нему… и чем скорее, тем лучше. Ну, хорошо, делайте со мной, что хотите; чистый чепчик вы найдете вон в том комоде, а я пойду в заднюю кухню и умою лицо. А ты, Сет, пожалуй, достань новую Библию Адама с картинками, и она вот прочтет нам главу. Э-эх, как я полюбила те слова: «Я пойду к нему, но он не возвратится ко мне».

      Дина и Сет внутренно благодарили Бога за то, что Лисбет стала гораздо покойнее духом. Вот чего старалась достигнуть Дина посредством всей своей симпатии и воздержания от увещаний! С самого девичества до настоящего времени она приобрела опытность в обхождении с больными и скорбящими, с людьми зачерствелыми и огрубелыми от нищеты и невежества. Она приобрела тончайшее понимание, каким образом можно было лучше всего тронуть и смягчить людей до того, что они соглашались внять словам духовного утешения или предостережения. Так говорила Дина. Она никогда не бывала предоставлена самой себе, но ей внушалось всегда свыше, когда она должна хранить молчание и когда говорить. И разве все мы не согласимся назвать быстрые мысли и благородное побуждение именем вдохновения? Анализируя умственным процессом и строжайшим образом, мы должны всегда сказать, как говорила Дина, что наши высшие мысли и наши лучшие поступки все даются нам свыше.

      Таким образом, там вознеслась к небу горячая молитва – там, в тот вечер, в маленькой кухне, изливались вера, любовь и надежда. И бедная, пожилая, слезливая Лисбет, не имея никакой определенной идеи, не проходя ни по какому пути волнений, возбуждаемых религией, сознавала какое-то неопределенное чувство доброты и любви и чего-то справедливого, находившегося за этой жизнью, исполненной одних печалей. Она не могла понимать печали, но в те минуты, под утешающим влиянием гения