Тайна силиконовой души. Анна Шахова

катастрофа! Я не могу тут долго находиться. Это просто невозможно! И потом – Сашу нельзя оставлять надолго, знаешь ведь… – Люша запнулась. Уж слишком неприятной была эта тема. Знакомая, если не сказать, родная для каждой русской семьи: «ЗАПОЙ».

      – Юлюш, я понимаю. – Света обхватила сильными ладонями детские кулачки подруги. – Я виновата, втянула тебя. Но, может, все за пару дней разрешится, и тогда…

      – Я уверена, что разрешится все совсем не скоро, но наша цель – только дать толчок расследованию. Просто настоять на нем! Тут же никто не хочет видеть очевидного! Ты слышала слова матушки, священника? «Несчастье. Бывает…». Но ведь мать Нина ясно дала тебе понять, что никаких поводов к приступу не было. Конечно, мы можем и ошибаться. Действительно, сердце, тромб, Бог знает, что еще. Но ПРОВЕРИТЬ надо! А никто ничего, насколько я понимаю, проверять не собирается. И это самое противное! И подозрительное, кстати. Значит, как происходило все, по словам Нины, повтори еще раз?

      – Ужин был поздний. – Света, сосредоточиваясь, почесала макушку, сдвинув платок. – Да, поздний, так как после службы матушка оставила хор в храме – что-то там они нахалтурили, а Никанора и сама ведь регент.

      – Понятно-понятно…

      – Так, где-то к половине одиннадцатого все разошлись по келиям. Калистрата была трапезарной – то есть накрывала и убирала. Ей помогала мать Евпраксия. Ну, самая старенькая, она вообще с двумя палочками ходит. Странно, как ей вообще это послушание выпало, она все больше в храме, за ящиком сидит, торгует. Калистрата вроде бы отпустила ее пораньше спать, сама убирала и мыла все одна, и в келью чуть живая пришла около полуночи – это говорила Нине послушница Елена – она в одной келье живет с Калистратой.

      – Вот, кстати, кого надо подробно расспросить.

      – Так Нина ее трясла, а та только ревет и талдычит, что Калистрата пошла в душевую – согреться, мол, хочется. Колотило ее всю. А Елена уже в кровати была. У самой молитвослов от усталости из рук вывалился, едва ночник погасила – отключилась, а проснулась от того, что мать Нина распахнула дверь в келью – кричит, что кому-то в душе плохо стало, вода хлещет, а никто не отзывается. Елена вскочила, завопила, что Калистрата там, ну и началось – дверь ломали, Клаву выносили… – Губы у Светы предательски скривились, но Люша пресекла приступ плача своим коронным жестом – рубящее движение ладони перед самым лицом собеседника.

      – Короче, на нашей стороне – Нина, Елена и мама Клавдии. Мы обязаны, ОБЯЗАНЫ, – еще два категоричных, будто подводящих черту маха ладонью, – рассказать обо всем матери бедной монашки. В конце концов, матери решать, обращаться в полицию или нет.

      Подруги подошли к трапезной. У ее крылечка стояло две лавочки. Одну занимала группка паломниц – пять румяных тетушек в пестрых юбках. На коленях у самой молодой сидела двух-трехлетняя девочка, сосредоточенно посасывающая просфору. Тетки смущенно озирались, видно, впервые были в обители.

      – Христос