Имортист. Юрий Никитин

посмотрел на меня с недоверием:

      – И как вы их сумели запрячь?..

      – Имортизм, – ответил я.

      Он поморщился:

      – Придурки… Я их в свою партию аристократов записал!.. Так нет же, за Оглоблева проголосовали. Если вы всерьез, господин президент, то я охотно вернусь к прежней работе.

      – Почему я могу быть несерьезным?

      – Ну, все-таки я ваш соперник в борьбе за президентское кресло.

      – Борьба закончена, – сказал я, – начинаем разгребать конюшни. А лучше вас дипломата нет во всей России. Говорят, даже на планете.

      Он сдержанно улыбнулся:

      – Возможно, они несколько переоценивают. Отчасти, в мелочах.

      Я указал на дверь в малую комнату для отдыха:

      – Я как раз набросал проект изменений вашей деятельности… Не лично вашей, понятно, а министерства. Взгляните, если есть желание, а мы пока закончим с людьми плащей и кинжалов. И также танков.

      Ростоцкий спросил обидчиво:

      – А я?

      – А вы… наверное, с полосатой палочкой в руке?

      Я проводил Потемкина в комнату для отдыха, там у меня тоже ноутбуки, своя связь, услышал, как за спиной жизнерадостно сказал Казидуб:

      – Бежит зебра, смотрит на Ростислава Иртеньевича и говорит себе: «Что же это такое у него в руке?» Га-га-га!

      Усадив Потемкина, я вернулся к силовикам, все еще застряли посредине кабинета, живо беседуют, явно уходить не хочется, в кои-то веки ощутили в президенте настоящего вожака-самца, что хочет обиходить не только себя и троих баб вокруг поблизости, но все огромное стадо, именуемое даже не Россией, а человечеством.

      На столе раздался звонок, я подошел и коснулся мыши. На экране вспыхнуло в окошке лицо Александры. Я зумил на полный экран, она ощутила или увидела, улыбнулась, голос прозвучал почти весело: