Рафаэль. Сикстинская Мадонна. Андрей Викторович Белов

Любовью заполняется все. Душа твоя превращаться в Любовь – Любовь, которая «Спасет Мир» и… тебя вместе с ним.

      Сколько же я стою здесь? Помню, что уже выходил покурить и снова очутился перед Мадонной. Я приехал в Дрезден, чтобы увидеть эту картину, я стремился понять, что же поражало моего кумира Достоевского Ф.М. в этой картине, что сделало ее любимой для писателя.

      Чтобы переосмыслить виденное и успокоить сердце, бьющееся в каком-то невообразимом ритме, опять выхожу из Галереи на улицу, закуриваю. Напротив женщина играет на скрипке, пытаюсь объяснить, что бы я хотел услышать и… попадаюсь, как последний невежда: композитор, произведение которого я просил исполнить, для скрипки не сочинял. Женщина, на чистом русском языке, предложила мне на свой выбор, и я, прослушав и поблагодарив, снова пошел к Мадонне.

      Останавливаюсь перед картиной и вновь погружаюсь в свои мысли.

      Богоматерь несет Миру свое дитя, и в то же время она чиста и непорочна. Мадонна несет маленького Иисуса, а в глазах: «я дарю вам самое дорогое, что у меня есть, не будьте с ним очень жестоки». В то же время она знает трагическую судьбу малыша – судьбу… спасшую Мир.

      Резкий голос вынуждает меня очнуться. Оглядываюсь – служительница музея объясняет группе туристов, что фотографировать запрещено; они извиняются, говорят, что это случайно и больше снимать не будут. Но снимки уже сделаны! Наивные! Они думают, что смогут увезти с собой память о Сикстинской Мадонне! Нет! Много раз видел я фотографии картины и репродукции с нее – на них молодая, растерянная женщина идет навстречу с ребенком, как нищенка, и не знает, куда деть его, где жить, как прокормить. Вид женщины вызывает разве что сочувствие.

      Нет, и еще раз нет, увезти память о Мадонне можно только… в памяти!

      Отделившись от группы туристов, ко мне подошел молодой человек, подтянутый, спортивного вида, с фотоаппаратом. Ничем примечательным он не выделялся, но я обратил внимание, что лицо его мелькало уже несколько раз среди посетителей музея. Очевидно, он уже не раз хотел подойти ко мне и не решался.

      – Извините, – обратился он ко мне на русском языке.

      – Вы из России? – спросил я.

      – Можно сказать и так: мой прадед эмигрировал из России. Вот уже с час, как я собирался подойти к вам. Вы стоите, все это время у одной картины, а я уже дважды обошел весь музей.

      – Я приехал в Дрезден ради этой картины. Достоевский восхищался ею, вот и я, наконец-то, выбрался в Дрезден, чтобы посмотреть на нее, – ответил я.

      – Жан, – представился мой случайный собеседник, – и протянул мне руку.

      Я тоже назвал себя, и, в свою очередь, вопросительно посмотрел на него.

      – Вот о чем я хотел поинтересоваться у вас. Как ваше мнение: была ли любовь у Рафаэля, была ли Маргарита Лути и Форнарина на самом деле?

      – Да, это очень интересная сторона жизни Рафаэля, – произнес я, не удивившись вопросу.

      Некоторое время, молча, вспоминал я все, что мне известно о Рафаэле, Маргарите и Форнарине.

      Собравшись с мыслями, я начал: