Дело об убийстве, или Отель «У погибшего альпиниста». Аркадий и Борис Стругацкие

что мадам Зельц не выносит табачного дыма… Рюмка бренди у горящего камина – это хорошо. Это действительно будет неплохо. Вообще мне здесь, кажется, будет неплохо. И это просто прекрасно. Мне хорошо с самим собой, с моим собственным телом, еще сравнительно нестарым, еще крепким, которое можно будет поставить на лыжи и бросить вон туда, через всю равнину, к сиреневым отрогам, по свистящему снегу, и вот тогда станет совсем уж превосходно…

      – Принести что-нибудь? – спросила Кайса. – Угодно?

      Я посмотрел на нее, и она опять повела плечом и закрылась ладонью. Была она в пестром платье в обтяжку, которое топорщилось на ней спереди и сзади, в крошечном кружевном фартуке, руки у нее были голые, сдобные, и голую сдобную шею охватывало ожерелье из крупных деревянных бусин. Носки она держала несколько внутрь и не была похожа ни на одну из моих знакомых, и это тоже было хорошо.

      – Кто у вас тут сейчас живет? – спросил я.

      – Где?

      – У вас. В отеле.

      – В отеле? У нас тут? Да живут здесь…

      – Кто именно?

      – Ну – кто? Господин Мозес живут с женой. В первом и втором. И в третьем тоже. Только там они не живут. А может, с дочерью. Не разобрать. Красавица, всё глазами смотрит…

      – Так-так, – сказал я, чтобы ее подбодрить.

      – Господин Симонэ живут. Тут вот, напротив. Ученые. Все на бильярде играют и по стенам ползают. Шалуны они, только унылые. На психической почве. – Она снова закраснелась и принялась поводить плечами.

      – А еще кто? – спросил я.

      – Господин дю Барнстокр, гипнотизеры из цирка…

      – Барнстокр? Тот самый?

      – Не знаю, может, и тот. Гипнотизеры… и Брюн…

      – Кто это – Брюн?

      – Да с мотоциклом они, в штанах. Тоже шалуны, хоть и молоденькие совсем.

      – Так, – сказал я. – Все?

      – Еще кто-то живет. Недавно вроде бы приехали. Только они просто так… Стоят просто. Не спят, не едят, только на постое стоят…

      – Не понимаю, – признался я.

      – А и никто не понимает. Стоят, и все. Газеты читают. Давеча туфли у господина дю Барнстокра утащили. Ищем, ищем везде – нет туфлей. А они их в музей занесли, да там и оставили. И еще следы оставляют…

      – Какие? – Очень мне хотелось ее понять.

      – Мокрые. Так по всему коридору и идут. А еще манеру взяли мне звонить. То из одного номера, то из другого. Приду, а там никого нет.

      – Ну ладно, – сказал я со вздохом. – Не понять мне тебя, Кайса. И не надо. Пойду-ка я лучше в душ.

      Я раздавил окурок в девственно-чистой пепельнице и отправился в спальню за бельем. Там я сложил на столике в изголовье стопку книг, подумав мельком, что зря я их, пожалуй, сюда тащил, сбросил ботинки, сунул ноги в шлепанцы и, захватив купальное полотенце, отправился в душ. Кайса уже ушла, пепельница на столе снова сияла девственной чистотой. В коридоре было пустынно, откуда-то доносилось постукивание бильярдных шаров – должно быть, развлекался унылый шалун на психической почве.