Некрополь. Владислав Ходасевич

Читать онлайн.
Название Некрополь
Автор произведения Владислав Ходасевич
Жанр Биографии и Мемуары
Серия Классики и современники (Рипол)
Издательство Биографии и Мемуары
Год выпуска 1939
isbn 978-5-386-08208-6



Скачать книгу

братом.

      М. Волошин однажды сказал, что традиция этих братских чувств восходит к глубокой древности: к самому Каину. В юности, может быть, он любил еще Александра Добролюбова, но впоследствии, когда тот ушел в христианство и народничество, Брюсов перестал его выносить. Добролюбов вел бродяжническую жизнь. Иногда приходил в Москву и по несколько дней жил у Брюсовых: с Надеждой Яковлевной, сестрой Брюсова, его связывали некоторые религиозные мысли. Он вегетарианствовал, ходил с посохом и называл всех братьями и сестрами.

      Однажды я застал Брюсова в литературно-художественном кружке. Было часа два ночи. Брюсов играл в Chemin de fer. Я удивлялся.

      – Ничего не поделаешь, – сказал Брюсов: – я теперь человек бездомный: у нас Добролюбов.

      Он не возвращался домой, пока Добролюбов не «уходил».

      Борис Садовской, человек умный и хороший, за суховатой сдержанностью прятавший очень доброе сердце, возмущался любовной лирикой Брюсова, называя ее постельной поэзией.

      Тут он был не прав. В эротике Брюсова есть глубокий трагизм, но не онтологический, как хотелось думать самому автору, а психологический: не любя и не чтя людей, он ни разу не полюбил ни одной из тех, с кем случалось ему «припадать на ложе». Женщины брюсовских стихов похожи одна на другую как две капли воды: это потому, что он ни одной не любил, не отличил, не узнал. Возможно, что он действительно чтил любовь. Но любовниц своих он не замечал.

      Мы, как священнослужители,

      Творим обряд —

      слова страшные, потому что если «обряд», то решительно безразлично с кем. «Жрица любви» – излюбленное слово Брюсова. Но ведь лицо у жрицы закрыто, человеческого лица у нее и нет. Одну жрицу можно заменить другой, «обряд» останется тот же. И, не находя, не умея найти человека во всех этих «жрицах», Брюсов кричит, охваченный ужасом:

      Я, дрожа, сжимаю труп!

      И любовь у него всегда превращается в пытку:

      Где же мы? На страстном ложе

      Иль на смертном колесе?

* * *

      Он любил литературу, только ее. Самого себя – тоже только во имя ее. Воистину, он свято исполнил заветы, данные самому себе в годы юношества: «не люби, не сочувствуй, сам лишь себя обожай беспредельно» и – «поклоняйся искусству, только ему, безраздельно, бесцельно». Это бесцельное искусство было его идолом, в жертву которому он принес нескольких живых людей – и, надо это признать, самого себя. Литература ему представлялась безжалостным божеством, вечно требующим крови. Она для него олицетворялась в учебнике истории литературы. Такому научному кирпичу он способен был поклоняться как священному камню, олицетворению Митры. В декабре 1903 года, в тот самый день, когда ему исполнилось тридцать лет, он сказал мне буквально так:

      – Я хочу жить, чтобы в истории всеобщей литературы обо мне было две строчки. И они будут.

      Однажды покойная поэтесса Надежда Львова сказала ему о каких-то его стихах, что они ей не нравятся.

      Брюсов оскалился своей, столь памятной