Окопная правда войны. О чем принято молчать. Олег Смыслов

советский актер Анатолий Дмитриевич Папанов на фронт ушел в 1941-м.

      «Разве можно забыть, как после двух с половиной часов боя из сорока двух человек осталось тринадцать?» – не раз вспоминал он спустя годы.

      В начале 1942 г. Папанова тяжело ранило в ногу на Юго-Западном фронте. Почти полгода он лечился в госпитале и был комиссован по инвалидности осенью же 1942-го.

      Для инвалида третьей группы война закончилась рано. Но всю оставшуюся жизнь она напоминала Анатолию Ивановичу этим ранением: косточки на ступне периодически отторгались организмом.

      «Немец мне полпятки срезал», – как всегда с долей иронии говорил Папанов о своем серьезном ранении.

* * *

      7 июля 1941 г. Михаил Иванович Пуговкин ушел на фронт, прибавив себе всего один год.

      «Нас, ополченцев, в срочном порядке посадили на 90 автобусов и повезли в сторону Смоленска, – рассказывает Михаил Иванович журналисту Д. Мельману. – Оружия не выдали. Даже в военное обмундирование не успели переодеть: ехали в майках и белых тапочках, которые чистили зубным порошком… По дороге мы попали под обстрел немецких бомбардировщиков, и из всей нашей колонны уцелело всего 3–4 автобуса, не больше. Мне повезло: со своим товарищем, художником Борисом Бариновым, мы выжили в этом кромешном аду.

      Попали в Ельню, которая семь раз переходила от русских к немцам и наоборот. Вот там, на Смоленском фронте, я и увидел, как предавали нас, солдат, советские генералы. Начиная с Власова. Они бросали командные пункты, стреляли друг в друга… Творилось Бог знает что».

      Под Ворошиловградом в 1942 г. Михаил Иванович был тяжело ранен в ногу. Уже в госпитале началась гангрена, и Пуговкина стали готовить к ампутации. Три сложнейших операции полевого хирурга – и всего лишь шрам через всю ногу на всю оставшуюся жизнь.

      Затем несколько месяцев в эвакогоспиталях Грозного, Тбилиси, где рана зарастала вполне естественным путем. Но дальше еще страшнее: «Когда немецкие войска подходили к Кавказу, мне, как и другим раненым, выдали документы и отпустили домой на амбулаторное лечение. Но добирался до Москвы я целый месяц. На пароход “Ворошилов”, плывущий через Каспийское море, в первую очередь сажали летчиков, а мы, триста человек раненых, ждали своей очереди погрузки. И тут я собственными глазами увидел, как офицеры, вместо своих жен и детей, грузили на борт большие сундуки, баулы и картины. Естественно, все взбунтовались – стали самовольно, не дожидаясь очереди, штурмовать пароход. Не разбирали никого: свой, чужой… В ход уже пошли ножи, пистолеты и даже гранаты. Каким образом я оказался на пароходе – до сих пор страшно вспоминать. Ведь столько тогда человек погибли в этой чудовищной давке…»

      Однако зацепило и Михаила Ивановича. Осколок гранаты, брошенный кем-то из толпы, попал ему в щеку.

      «Лицо сильно распухло, один глаз не открывался, и даже медсестры эшелона, направляющегося в Москву, шарахались при виде искалеченного солдата».

      В июле 1942 г. М.И. Пуговкина уволили в запас по болезни. Казалось бы,