Одуванчики в инее. Маргарита Зверева

на разгадку тайны Ляльки Кукаразовой и ее волшебной вещицы, то второподъездники, несомненно, что-то заподозрят. Кто считает Борьку Заразкина дураком, поднимите, пожалуйста, руки.

      Все руки, кроме моей, устремились к потолку.

      – Дураком, в смысле тупым, – вздохнул я.

      Руки не опускались.

      – А вот очень даже зря! Он совсем не дурак! И в стайке его есть очень неглупые мальчишки, как всем нам хорошо известно. Да и Машка эта с головой вроде дружит.

      Гаврюшка насупилась. Я сделал вид, что не заметил.

      – Что нам работать против них, если можно работать с ними удвоенными силами?

      – Ты предлагаешь объединиться? – в ужасе проговорил Макарон.

      – Нет, не объединиться, – разнервничался я, – а объявить бой за одну и ту же цель.

      – Но зачем? – спросил Пантик с искренним недоумением.

      – Чтобы быстрее двигаться к этой самой цели.

      – А зачем нам быстрее двигаться к цели?

      – Чтобы второподъездники не выяснили раньше нас важную информацию и не обошли нас стороной.

      – А если ты сам им расскажешь важную информацию, это будет лучше? – покачала головой Гаврюшка.

      – Мы установим четкие правила, как на войне…

      – На войне нет правил, на то она и война.

      – Хорошо, в нашей войне будут четкие правила. Мы все обговорим и разложим по полочкам.

      – Зачем?! В сотый раз, Воробей, зачем?

      Вдруг я понял, что запутался и не могу ясно и доходчиво изложить свои мысли. Даже самому себе. Я расстроился.

      – Знаешь, что мне кажется? – строго спросила упертая Гаврюшка. – Мне кажется, что ты только говоришь, что игры закончились. На самом деле тебе безумно хочется очередной игры.

      Я опустил взгляд на свои колени в продырявленных джинсах. Василек нервно ерзал рядом со мной на диване. Он явно не совсем понимал, о чем тут вообще велся спор. Меня тихо грызло чувство неполноценности, потому что я, как вожак, не мог предъявить своей стае конкретный, придуманный план действий, и Гаврюшка это сразу пронюхала.

      – Почему ты не можешь быть просто честным, Воробей? – снова послышался ее голос, и мне захотелось зарыться среди вонючего поролона и пружин дивана. – Почему ты не можешь просто признаться, что тебе хочется игры?

      Я удивленно поднял взгляд и посмотрел на нее, ухмыляющуюся.

      – Ну, давай, скажи громко и ясно: я хочу сыграть в самую головокружительную, сумасшедшую, незабываемую игру на свете! Пусть у нее будет жутко серьезная цель. Но я хочу игру! Давай говори!

      И я понял, что это чистая правда и что не надо было никаких оправданий и отговорок. Я приложил правую руку к сердцу и повторил все до единого слова. Потом мы сели все в круг на персидский ковер и положили наши руки одна на другую.

      – Да будет игра, и да победит отвага! – грянули мы хором, так что с потолка под нами сахарной пудрой посыпалась штукатурка.

      Потом Василек задул свечи, а Пантик обхватил руками Макарона за шею, чтобы тот снес его по лестнице к коляске. Гаврюшка подставила мне руку и одной улыбкой и светящимися глазами